– SOS! – завопил я. – Стукни его! Только не перепута… Ай!

– Пусти! Твою ж душу!

Понимая, что дерусь с галюном, я отдавал должное комизму ситуации; хотя боль в за-

ломленной руке была нещутейной. Изловчившись, я пнул себя (в смысле того другого)

пяткой в пах.

– Что ты делаешь! – закричала Марина, в явном замешательстве не зная кому помогать.

Второй я охнул и отпустил меня настоящего. Вырвавшись, я снова попытался обесточить компьютер, но тут из-под кресла вылезла на четвереньках ряса, видимо та самая, и преградила мне дорогу.

Из прихожей ехидно гоготал счетчик.

Тем временем мой напарник стал быстро, и надо сказать очень эффектно, как в рекламном компьютерном мультике, трансформироваться во что-то совершенно неописуемое. Это была теперь почти полутораметровой длины сороконожка, покрытая геометрически правильно расположенными чешуйками, ворсинками, со множеством шипов вдоль спинки, и с жутковатыми челюстями, напоминающими большие

садовые ножницы. Членистые лапки этой гадости задвигались в тошнотворном, в слаженности своей, порядке, и тварь развернулась на месте как маленький вездеход, дробно тарахтя ногами по паркету.

Вид у нее был настолько омерзительный, что меня уже не интересовало, галюн это или

нет, хотелось одного – держаться от этой штуки подальше. А вот хламида благополучно уселась на это милое животное верхом; сей лихой наездник, на не менее лихом скакуне, отделял меня сейчас от персоналки. Под капюшоном хламиды ничего не было, движущиеся рукава также были пусты. Ног у этого новоявленного человека-невидимки либо не было вообще, либо они были уродливо коротки.

Неплохо бы выключить все-таки именно компьютер, или даже не компьютер, а блок

сопряжения его с нейроплазменным контейнером. Но оседлавшая сороконожку хламида надежно отрезает пути к нему.

Обесточить же всю квартиру – тоже проблематично: счетчик корчил рожи, и обзавелся

уже, к этому моменту, парой довольно гадких рук, а здороваться с ним мне совершенно не хотелось.

Оседланное членистоногое топоча побежало на нас, а хламида, в порыве страсти нежной, распростерла объятия. Марина, судя по всему не желая изменять мне с рясой, ловко вскарабкалась на шкаф. При этом она вынуждена была совсем скрутиться под низеньким хрущевским потолком, а вниз полетела аляповато-топорная хрустальная ваза с гравировкой в мою честь. Незаточенные огрызки карандашей, электронные часы с севшей батарейкой, какие-то микросхемы, и прочий хлам, коллектором котгорого служила покойная, веером разлетелся по комнате, образовав красивую гистограмму гауссовского двумерного распределения.

Сороконожка, хищно раскрыв челюсти, бежала в мою сторону. Хламида, видимо отличавшаяся бисексуальностью, норовила, похоже, теперь пообниматься и со мной; так что взбираясь на шкаф, я поразился собственному проворству. Тварь изогнулась н полезла за нами следом, легко вгоняя острые концы лапок в полированное дерево.

Марина, схватив какой-то увесистый том, пару раз стукнула хламиду по капюшону. Та

сорвалась с сороконожки и растеклась по полу густой зловонной слизью. Паркет по краям образовавшейся лужи стал покрываться сизоватым, шевелящимся мхом, который разрастался прямо на глазах, перекинулся, как огонь, на ковер, стену, шкаф, и быстро покрывал все новую и новую площадь.

Сороконожка уже подобралась к нам, причем бронированный панцирь надежно защищал ее от отчаянных ударов книжкой. Потом ее челюсти, без видимого усилия отхватили уголок толстенного фолианта, служившего Марине оружием. Это уже не шутки. А если не галлюпинация? Мало ли, что это связано с электропитанием. И вообще, какие там, к лешему гипотезы, когда происходит явная чертовщина!