По итогам жатвы (что это такое для Казахстана, понятно) ЦК КПСС республики представлял лучшего комбайнера к званию «Герой Социалистического Труда». Всё по-казахски просто: намолотил больше всех – и Герой.

И вот в ЦК поступают данные: наибольший «намолот» – 170 тонн… лучший комбайнер… фамилия Геббельс…

Члены ЦК впадают в ступор и вызывают героя. Это невозможно. Не может Герой Социалистического Труда СССР носить фамилию рейхс-министра пропаганды. И ласково увещевают: «Так ведь тебя и так все Ваня зовут… сменишь фамилию. Фёдоров, скажем, и все дела».

«Я – Геббельс! – заревел передовик. – Иоганн Геббельс! И отец мой был Геббельс! И дед!!!»

Пришлось дать Героя второму по списку.

В Александертали в сорок шестом году из немцев была разве что Ванда Иосифовна, супруга преподавателя Варенцова. Отец с ним работал вместе в школе механизации.

Более чем насущное дело, кстати, судорожно восстанавливалась вся сельхозтехника. Поволжье – вечно голодный край. Довоенные американские тракторы типа «Фордзон», локомобили, молотилки, транспортеры. И тем не менее, по рассказам матери, что называется, лебеду ели.

Выросли на картошке и молоке коровы Зорьки. Красавица «голландка», красная, с белыми пятнами, – три дойки по 9 литров: четыре утра, когда стадо выгоняют пастись, в обед мать бегала на пастбище, и вечером, когда Зорька, всегда сама, громко мыча, приходила домой.

А народу-то прибавилось: девки пошли, в 51-м – Танька и Надя – в 53-м. А мы сейчас толкуем о демографической политике. Нет, это явления природные.

Во многом спасла нас тетя Миля, наша нянька и вторая мамка Эмилия Густавовна Керсон. Не то что жрать нечего – жить было негде. И мы три года жили у нее «на квартире».

Деревянный домик, огород и, самое главное, пчелы!!! Два здоровенных сына, молчаливые эстонцы, держали хозяйство. Я, кстати, замечательно ругался на эстонском – «куррат, перкеле, сууре пярасельт». Да мы там все время проводили: отец и мать на работе с утра до вечера.

И сейчас перед глазами здоровенная алюминиевая миска с медом и наломанными сотами, и мы макаем туда ломти хлеба. Но это раз в году, во время качки меда. Хлеб был по карточкам. Большие такие буханки. На вес. Не понять этого сегодняшним покупателям сетевых магазинов премиум-класса. Не тот класс, не тот…

Из магазинных деликатесов – конфеты-подушечки, слипшиеся в единую массу. И совсем сказочные «матрасики» – конфеты «Гусиные лапки».

Опустевшие после депортации села заполонил самый пестрый народ: татары, башкиры, мордва. В июне вовсю гремел Сабантуй. Со всеми фишками – борьба, конные скачки, лазание на столб, разбивание горшков.

Да что там – верблюды ходили! Оренбуржье тоже недалеко.

Природа вокруг была уникальная. В речке с языческим названием Кондурча водились золотые караси размером с тарелку. За селом у малюсенькой деревушки Четыровка был деревянный паром, на котором на ту сторону, в луга, переправлялись в сенокос «люди и кони».

Году в 1964-м мы со Славцом – студенты-первокурсники – заехали на родину… Подходим к деревушке… Да три домика всего. Сидят на завалинке три деда. Старинные такие, в картузах, в черных костюмах, несмотря на жару. Угощают друг друга самосадом. Все путем: коробочка из-под монпасье, там махорочка и сложенная пакетиком газета. «Ну-ка курни моего». Дед курнул и зашелся в кашле. Второй послушал и с видом эксперта: «Хороший кашель». И третий – голосом знатока: «Но редковатый».

«Здорово, деды!» – это мы. «Здорово, коли не шутите.» – и деды сняли картузы. Да раньше так положено было. Мы прониклись.

В августе в пойме, на озерцах и болотинах гнездилась масса уток. Отец был заядлым охотником и приобщал каждого из нас к этому древнему занятию по достижении семи лет.