Его ответная реакция стала для меня неожиданностью. Он обычно, свойственно себе, отшучивался. В тонко выданной им фразеологии – его непревзойденный дар психолога. Уходя от тяжелого диалога, он лаконично давал понять: трагедии в том нет – есть заразная мещанская ментальность, жизнь продолжается, и итоги подводить рано. Я был готов принять и эту, ожидаемую, реакцию, но, зная отрывочные детали моего неотъемлемого, в этот раз он отказался от той возможности, мягко положив руку на мое колено. Рука была теплой успокаивающим теплом Человека и врача. Его действие я принял не иначе как готовность в участии услышать.

– На поприще классического врачевания ты победил, мой друг. Что скажешь о всеобъемлющей морали, которой не сделать пункции и не поставить скорый диагноз? Прости и останови, если покажусь нудным или неинтересным. Я в то далекое время, о котором начнется повествование, по ощущениям находился между небом и землей. Скудные знания зиждились на закваске из эмоций. Об этой части моей биографии ты не догадывался ни сном ни духом. А коль все еще стремишься к званию доктора психологических наук, уважь, как говорят, закуси удила и слушай. Получишь целостный портрет в неглиже, и не только мой. В подарок, надеюсь на самое для меня большее, – твое независимое заключение. А вдруг во мне не укоренятся мучительной болью бесцельно прожитые годы?!

…Мой длинный путь начинался с моря. А куда, как не в мореходку, в приморском городе? Поступал дважды, с промежутком в два года – оба раза удачно. В первый раз – на штурманское отделение. Как удалось злодейке-судьбе вывернуть устремленное существо буквально мехом вовнутрь, сделав механиком?! Заставить врожденного романтика и гуманитария управлять энергоустановкой океанского судна?! В рычащем нутре машинного отделения сделаться единым с ним винтиком?!

Чтобы ответить и создать некую целостность, вынужден выложить перед тобой тяжеловатые для полного осмысления, наиболее значимые сюжеты из личной жизни.

Часть 2. Между небом и землей

Я дыхание снова глотаю,

Будто может исчезнуть оно!

А. Мерзлов

Глава 1

Приближались майские торжества. Магнолии проснулись после вечнозеленой спячки и тут же поспешили выбросить гигантские свечки будущих роскошных дурманящих цветов.

Волны транзисторов заражали всеобъемлющей радостью. С высоты балкона, в обрамлении каменных балясин, открывался вид на уютную бухту и присоседившийся в уголке ее, совсем уж в тесноте, миниатюрный грузовой порт. Высокие горы подковой охватили субтропический город, по высшему повелению оставив сказочную, пышущую буйством зелени долину – оазис, защищенный ими от студеных северных ветров. Сразу за бухтой – поросшие реликтовой зеленью скалы, отвесно уходящие в море. Над месивом оттенков, преимущественно ярких тонов, седоглавая вершина хребта, как грозный часовой, как страж от засилья потусторонних сил, несущих белое безмолвие на это словно облюбованное самим Мессией место. Голубое небо и море зашлись в извечном немом споре: кто первичней и кто прекрасней, – демонстрируя при этом неповторимые по своему цветовому совершенству блики лазурных оттенков. Многочисленные флаги и символы украсили чернеющую свежим асфальтом улицу. Чуть в стороне, на шуршащем гравии начинающегося здесь приморского бульвара, резвилась пестрая детвора под неусыпным оком заботливых медлительных мам. Внизу, на «воле», текла жизнь города сложившимся чередом. А здесь, в затворничестве, – стеклянная дверь больничной палаты с выходом на балкон с уныло обвисшей белой занавеской, олицетворяющей нынешнее угнетенное состояние.