Не под воздействием ее слов и их назойливых усилий Вовчик совершал подвиг: вытаскивал из слежавшейся стопки полосатую новую рубашку с неуклюже торчащим жестким воротничком. Он принимал беспутно-победоносный вид, чем вызывал у Светика прозрачную затаенную улыбку. Смешной и понятный, он совершенно не мог быть повесой по сути, облачи его хоть в какие изощренные наряды. Его главное продолжало жить в лабораторной атмосфере исследователя. Формат их отношений напоминал двух давних, успокоенных качеством супругов.

Туманный шлейф большегруза сбивался косыми потоками ливня. Дворники с судорожным усилием соскребали мутный налет со стекла, успевая на одно мгновение выхватить из мрака короткий просвет. Громада профиля фургона высвечивала в нем четыре красных назойливых глаза. Вовчик почувствовал, как потяжелело на плече. Светика что-то тревожило во сне – она цепко сжала его руку. Такой, без прикрас, он чувствовал ее тоньше. Складка доступного ему недоумения пролегла зигзагом от порозовевшего ушка через висок. Сколько в ней непонятной ему энергии… Вовчик прекрасно знал свои способности – умение концентрировать мысли в жгучий пучок энергии. Его так и тянуло удовлетворить свой исследовательский пыл и силой взгляда разбудить Светика, но ее милая доступность взяла верх над силой безрассудства – он остановил развитие мысли, рассеял взгляд.

В сгустившемся сумраке впереди продолжала прыгать подсвеченная стена. Водитель, заняв удобную позу на локте, вяло управлял рулем. Однообразие, легкое посапывание на плече Светика да непогода убаюкали Вовчика. В неглубоком сне он почувствовал резкий маневр – их машина круто вильнула вправо, покатила по неровностям.

– Держись сзади, попали… – захлебнулся криком водитель.

Машина подпрыгнула, заваливаясь на бок, заскользила по склону обочины. С резким ударом движение прекратилось, наступила зловещая тишина. В разбитые стекла резануло холодом. Мокрая шершавая кора застыла в открытом проеме в сантиметрах перед лицом, на зубах хрустнуло стекло. Впереди ворохнулся и застонал водитель. Светик прижалась к нему – по ее остановившемуся лицу катилась струйка дождя. Жуткая мысль ознобом охватила тело – он схватил ее руку: пульс уходил на глазах – он дернулся встать, но внезапная боль сковала тело…

Я пришел к нему, как прихожу уже 30 лет с определенной последовательностью, излеченный им однажды от тяжелого недуга. И с каждым разом больше не для того, чтобы услышать его оптимистичное: «Проверено, „мин“ нет!», – скорее, освежиться исчезающей в мире добротой, заразиться энергией чести, взбодриться радостью мысли от его присутствия в твоей судьбе, а заодно и посетовать о попранных временем ценностях.

– Я позволил себе таким нехитрым способом обозначить тебя, мой друг. Скажи, насколько я был неточен в описании трагедии, постигшей тебя. Ты мне рассказал ее много лет назад – извини, не смог забыть. Не будь прошедших лет, поверь, не стал бы ворошить дорогое тебе. Ты стал для меня образцом подражания. История моей жизни иная, и не мудрено: ты врач от Бога, а кто я? Попрошу, не останавливай меня, хотя отдельные детали тебе известны. Не знаю, точнее – знаю, ты определенно привязывал в ранних рассказах завуалированные мной эпизоды, ты ведь очень хороший психолог! Свое слово врача ты сказал 40 лет назад – спасибо, живу до сей поры. Сегодня из тех разрозненных, а теперь собранных воедино фактов тебе, психологу, просьба дать оценку и определить время и место моей главной оплошности.

– Вы-ыпросил похвалу… заслуженную, надо отметить. Моя история передана практически дословно. Думал, с прошлым смирился, ан, проглотил слезу с «гроздьями рябины, обвитыми жемчугом паутины». Об этом, помнится, не рассказывал, но было же именно так?! Первое упоение счастьем определило уровень – один живу до сих пор… Запросы мои застыли в качестве, с каждым последующим годом восходя к Эвересту, все дальше от потужных предложений времени.