– Может быть, вышлете еще одну тележку? – спросил врач скорой помощи, сидя на лавке под неуместной для данного климата пальмой и глядя в окно на то, как пурга затягивает окружающий мир, – у нас все-таки срочный вызов.

– Извините, – ответила девушка-оператор, не имеющая никакого отношения к медицине и логистике, – проблема не с нашей стороны. Подождите еще немного. Служба поддержки лифтов сообщает, что запустит застрявший через пару минут. Был программный сбой.

– У нас тут человек может умереть.

– Понимаю, – заученным голосом сказала девушка-оператор, – но проблема не с нашей стороны.

Будто с роботом разговариваешь.

Врач скорой помощи отключился и хлебнул кофе из картонного стаканчика, взятого в автомате рядом. Такие автоматы сейчас стояли повсюду, чтобы люди не тратили время дома на его приготовление.

– Пара минут, как говорят, – сказал он фельдшеру – суровой маленькой женщине, чья основная задача заключалась в том, чтобы отгонять родственников, обычно безуспешно пытавшихся помочь врачу, – ничего себе пурга снаружи!

За шесть часов, прошедших с начала смены, их дважды вызывали пожилые женщины. Одна – для того, чтобы ей поставили укол, хотя это не являлось работой скорой помощи, другой было просто скучно, и пока это не стало очевидно она заставила выслушать подробный рассказ о всех своих немалых недомоганиях. После пожилых женщин бригада скорой помощи оказалась в служебных коридорах, где человек упал на неизолированную трубу теплотрассы и получил ожоги – не сильные, но скорая помощь требовалась, чтобы зафиксировать место получения травмы для комиссии по охране труда. Последний случай был с наркоманом, который во время трипа выдумал, будто умирает. Не самый лучший день, и застрявший лифт, в некотором роде, был логичным его продолжением.

– А я там когда-то работала, – сказала фельдшер, показав за окно, – Не в самом старом городе, а рядом, на заводе. Была дежурным медиком. Приходилось носить по две кофты, чтобы не замерзать в такую погоду.

Врач поежился. На самом деле, доктора из больницы Города-Дома периодически отправлялись на дежурство в старый город, но случалось это нечасто. На его долю такое дежурство пришлось лишь дважды и только летом, когда ночью было светло, как днем, а погода – хорошей. Тогда старый город казался просто развалинами, как Пальмира или южноамериканские индейские города, только куда менее живописными.

Двери служебного лифта открылись без предупреждения, явив, наконец, каталку со всем необходимым оборудованием. Картонный стаканчик полетел в урну, стоявшую у выхода. Команда скорой помощи поспешила пересечь площадь, открыла прозрачные двери жилого сектора, проведя картой по считывателю, уже, наверное, час как настроенному на пропуск медицинского персонала по вызову.

В жилом секторе не было музыки и рекламы на стенах, лишь коридоры и двери квартир по обе стороны: одинаковые из темного пластика под дерево, с аккуратным номером наверху. Впереди, во всю стену, располагалось противоударное панорамное окно, но из-за бури в нем были видны лишь снежные завихрения, причудливо извивавшиеся так, словно снег был живым.

– Вот эта, – фельдшер сверилась с планшетом и показала на одну из дверей, точно такую же, как и все остальные.

Врач нажал на кнопку звонка, а потом толкнул дверь. Та оказалась незапертой.

У главных ворот в Город-Дом архитекторы разбили гигантскую парковку, ныне полупустую и занесенную снегом. По ней ездил одинокий грейдер, безуспешно пытаясь справиться с непогодой, хотя любому, и в первую очередь водителю грейдера, наверняка было понятно, что сейчас и в одиночку ничего сделать нельзя. Парковка освещалась белыми галогеновыми фонарями, превращая летящий снег в сюрреалистично мерцающие хлопья.