Носке обернул к нему потрясённое лицо и пробормотал:

– Не знаю, не знаю что делать. Посмотрим. Мне сейчас срочно в казарму надо.

– Ладно, Носке, я тебя предупредил, а ты делай, что хочешь в соответствии со своим еврейско-советским сознанием, – проговорил Ицхак.

Молодые люди обнялись, постояли так немного дольше, чем этого требовала случайная уличная встреча, и разошлись в разные стороны.

Носке почти бегом направился в казарму, где обратился к командиру курса латышу Озолсу с просьбой посетить родителей в Даугавпилсе из-за болезни отца. Он был отличный курсант и никогда ничего у командиров не просил, так что Озолс без колебания согласился отпустить молодого курсанта навестить родителей.

Носке собрался за пять минут и побежал на центральную железнодорожную станцию. Ему повезло – он поймал поезд на Даугавпилс перед самым отходом. В поезде сразу уснул: он умел засыпать в любой обстановке и спал обычно крепко, без снов, как и подобало молодому бойцу Красной армии. Проснулся при въезде в Даугавпилс с тревожным чувством опасности, грозящей его близким…

Поезд прибыл, когда уже вечерело, и Носке двинулся быстрым шагом к улице Виестурас, где жили родители, Янкель и Дора, вместе с его семилетней сестрой Сарой.

Проходя по знакомым местам города, он вспомнил о недавних годах детства и юности. Какое было время… Как они играли целыми днями на улице и дворах, пели, мечтали, любили. Вся улица жила одной большой семьёй – латыши, русские, евреи – все бедные, работающие на двух-трёх работах, чтобы свести концы с концами.

Янкель, отец Носке, работал мастером на железной дороге, а по вечерам занимался сапожным делом. Его длинные сильные пальцы, ровные по всей длине, свидетельствовали о способностях в ремесле, а также о романтическом складе души – такова была семейная легенда, которую всячески поддерживали соседи Янкеля по улице Виестурас. Иначе, чем он мог очаровать высокую, стройную, голубоглазую Дору, о которой мечтали женихи всего города.

Дора была на тринадцать лет моложе Янкеля и подрабатывала шитьём, руки имела золотые. Янкель боготворил свою жену, её ореховые волосы, тонкую талию и высокую грудь – единственную еврейскую принадлежность её замечательной фигуры. Взгляд у Доры был обычно задумчивый и немного печальный. Глаза же начинали искриться только тогда, когда она заливалась голосистым смехом. В эти минуты женщина преображалась, и из меланхоличной красавицы превращалась в смешливую, жизнерадостную девчонку… Все эти мысли проносились в голове Носке по мере приближения к дому, тревога не оставляла его.

Он ввалился, не постучав в дверь, – в те времена двери запирались только на ночь, – и на него сразу прыгнула маленькая сестрёнка, копия мамы: длинноногая, черноглазая, смеющаяся, закрывающая рот только во время сна.

– Носке, Носке приехал! – закричала Сарочка. Родители сидели за столом и, переглянувшись, одновременно спросили:

– Что случилось?

– Выгнали из училища? – с лёгкой надеждой в голосе спросила Дора. Ей никогда не нравились мечта сына стать офицером Красной армии и, конечно же, коммунистом, но препятствовать его увлечению она не смела. Янкель, в свою очередь, всегда поддерживал Носке в его стремлении стать военным, особенно офицером. Когда Носке, окончив семь классов школы, пошёл работать учеником скорняка в мастерскую Геллера и вступил в подпольный комсомол Латвии, Янкель полностью одобрил выбор сына. Он, как и сын, верил в правоту коммунистических идей. И когда в 1940 году в Латвию пришла советская власть, Носке и Янкель были просто счастливы.

Носке получил благословение отца на переезд в Ригу для поступления в Рижское пехотное училище. Его будущее – бывшего бедняка из простой трудовой семьи – казалось удивительно привлекательным и романтичным: молодой офицер на службе идей коммунизма.