Папа рыбину достал,

я за рыбой телепал.

Чтоб о зубы не колоться,

папа терпит, не смеётся.

Водрузив её на стол,

папа вышел и зашёл.

Он принёс пилу,

стамеску,

два напильника

и леску.

Полотно ножовки,

нож,

Пассатижи,

Вантуз,

Ёрш.

Штангенциркуль

и кусачки.

Мне вот было не до «ржачки».

Я смотрел во все глаза,

папа хищно так сказал:

– Ну, Санёк, расклад такой,

раз не дружишь с головой,

надо выучить урок,

не хотел я, видит Бог.

Ты не вытащил, не смог,

челюсть щуки, как замок,

В общем, как тут не мудри,

будем резать с головы.

Папа нож, широким хватом,

щуке голову оттяпал.

Взял кусачки и умело,

два разреза, справа, слева.

Папка спас, «капкан» открыл,

палец мой освободил.

– Посмотри, какие зубы.

Внутрь остриём загнуты.

Среди рыб она «бульдог»,

хватка челюстей – «замок».

Отомстим мы ей за это,

станет рыбною котлетой.

Не достойна стать ухой!

Палец свой промой водой.

Йодом обработать раны…

– Тут царапины…

– Тут?! Шрамы!!!

Что мужчину украшают

и всю жизнь напоминают,

что, зачем, в кого пихать,

чтобы «шпротиком» не стать!

Ведь, тебе до школы год.

Ты бы пальцы поберёг…

Лето перед самой школой.

В первый класс пойду я. Новый

буду в школе ученик.

Я в восторге! Мне Дневник,

первоклассника купили,

в чёткий ранец положили.

А ещё в нём есть пенал,

чтобы ручки не терял.

Форму в августе возьмём,

вдруг за лето подрастём.

Но в конце, сейчас начало.

Август, солнышко сияло.

С мусорным ведром, с «помойки»,

проходил я мимо стройки.

Между гор из кирпичей,

там ребята побойчей.

Повзрослей, в войну играли.

Из укрытия стреляли

во врага! В фашиста, значит,

и кидались на удачу.

Друга в дружку кирпичом,

чем же им «стрелять» ещё?

Под обстрелом, под бомбёжкой

я пригнулся понарошку

и меж ними побежал,

к дому ближе. Я всех знал.

Вроде, видели меня,

понадеялся я зря.

Удивительное дело,

мне в затылок прилетело

тяжеленным кирпичом.

Я упал, а как ещё?

Отключается сознанье,

где я, кто? Уже не знаю.

Голова гудит и раз,

что случилось? Свет погас.

Ща пройдёт, сейчас, не сразу,

я моргаю раз за разом.

Обступила ребятня:

– Ты чего? – Не вижу я…

Не кричу, мужик, не смею.

Больно, шатко. Сам сумею.

Нужно до дому дойти.

Мне тут близко. Встал идти.

Кто-то руку мне подал.

Я чужой руки не взял.

Справлюсь сам, а вы играйте.

Не фиг, не переживайте.

По пути пройдёт, ворчу

Я ж, не немощь, не хочу.

Папа щас придёт с работы,

а меня, под ручки, кто-то…

Я ведро своё нашёл

и поплёлся, сам пошёл.

Но ребята не отстали,

рядом шли, грустнее стали.

– Не специально, извини.

Больно, Сашка?

– Отвали.

Я на них уже сердился,

шёл и, только не молился.

Я молиться не умел,

я ведь буду пионер.

Вот и лестница моя,

ничего не вижу я.

Ноги, вроде бы идут.

Руки стеночки скребут.

Мне на третий. Я не смел.

Я застенчиво краснел.

И совсем не от стыда.

Папа всыплет, вот беда.

Может просто не заметят.

Поднимаюсь я на третий,

в двери проскользнул, как тень.

И в распахнутую дверь,

всей харизмой! Что за день!

Коммуналка. Три семьи

и в квартире три двери.

Грохот, гам, переполох.

– Сашка, что ты? Остолоп!

Ты, разуй свои шары!

Зенки ты свои протри!

Что несёшься, как шальной!

Ты здоровый? Не больной?

Встретил так меня сосед.

– Мама дома?

– Мамы нет. В магазин она ушла.

– На конфету! Вот же… на.

Потянулся за конфетой

и спалился, спору нету.

Дядя Толя сгрёб в охапку:

– Что за чёрт! Снимай рубаху,

Вся в кровище у тебя,

голова пробита, мля.

Ты в поряде? Сашка слышишь?

– Слышу классно, но не вижу.

Вот такая вот фигня,

ничего не вижу я.

И вот тут мне страшно стало

Я ослеп? Пиши – «пропало».

Мир погас, настала Тьма

Я не видел ни хрена…

Участковый педиатр.

Мама рядом. Папа матом,

кроет тихо кирпичи,

что кидали «мальчиши».

– Вроде, как отёка нет,