. Отметим близость этой позиции к воззрениям славянофилов и принципу народности К. Д. Ушинского.

История показывает, что опора на традиционную культуру для русского образования не раз была спасительной. Например, со времени золотоордынских набегов (с XIII в.) наблюдался резкий спад культурной работы по переводу греко-византийской литературы. Исчезли те немногие знатоки греческого языка и латыни, которые были угнаны в вечную ссылку в далекий азиатский город Каракум, столицу Монгольской империи. В XIV-XV вв. последователи Сергия Радонежского в северных и заволжских монастырях не только сохранили, но и развили традиции русского образования. Лишь в XVI в. благодаря учительской деятельности Нила Сорского и Максима Грека знание греческого и латыни возвращается на Русь. Все это привело к тому, что русское образование, вынужденное опираться на исторически обедненную культурную почву, черпало силы в эмпирически сложившейся русской народной педагогике, т. е. из собственного прошлого и святоотеческой традиции.

Эту традицию русской истории отмечали религиозные мыслители (Н. А. Бердяев, В. В. Зеньковский, Н. О. Лосский и др.). Они считали, что следствием этого стало появление в XV-XVI вв. такой тенденции отечественного образования, как недооценка организованного школьного обучения, особенно его среднего звена. Все они видели, что в России в XV-XVII вв. оформился особый, значительно отличающийся от западноевропейского, а с падением Константинополя (1453 г.) и от греческого, культурный мир. В этом мире вырабатывалось и специфическое отношение к общечеловеческим ценностям и способам передачи их из поколения в поколение. В Московской Руси создавались школы западного (латинского) и южного (греческого) образцов вплоть до конца XVII в., а следовательно, возникли и крупные центры интеллектуального образования университетского типа. Для сферы просвещения и образования в России характерными фигурами были не школьные учителя и профессора, а странствующие мирские дьяки, мастера грамоты, «калики перехожие», духовные отцы, монахи-аскеты, т. е. прежде всего народные воспитатели, наставники, учителя духовной жизни. Значительная часть мировой школьной культуры (античной, схоластической, возрожденческой и др.) в России просто не была востребована. Именно в этом контексте справедливо наблюдение Н. А. Бердяева, что русские «ищут не столько организованного общества», включая общественные центры образования, университеты и т. д., «сколько общности общения, и они малопедагогичны» [18, с. 268]. В России сложилось убеждение в первичности святоотеческого традиционного воспитания и вторичности интеллектуального образования. Нравственный элемент ставили неизмеримо выше школьного «внешнего знания» (грамматики, риторики, диалектики и т. д.), этико-религиозные проблемы лучше всего разрешались в рамках «парной педагогики» и «соборно», т. е. в церковном единении.

Третья константа: духовность, обострение внимания к религиозной сфере жизни, к сфере абсолютного, вечного. Эта черта отмечалась практически всеми религиозными мыслителями. Об обостренной духовности, особой «русской вере» говорит народное название страны («Святая Русь») и религии («пресветлое православие»). В. В. Зеньковский сердцевину образованности русского человека обозначил как «пронизанность светом Божием», а цель образования видел в стремлении «просветить и осветить» всю душу. С. Л. Франк, Л. П. Карсавин, Н. О. Лосский и др. русские философы считали, что существенной чертой русского духа является «религиозность». Суть этого качества-константы состоит в том, что русский человек, по их мнению, хочет действовать всегда «во имя чего-то абсолютного», пренебрегая временным, конечным.