Он не верил свои глазам. Чем меньше становилось расстояние до кустов, тем больше и больше он не хотел к ним подходить. Он боялся увидеть эпицентр заражения. Он впервые жалел, что не умер в ночном лесу, что его глаза не выклевали вороны, что он вообще сюда добрался. И все же с подкошенными ногами он подошел к этому анти-оазису и обомлел.
Огромный зеленый шар (именно так подумал про «кричащие кусты» Арчи), заросший листвой так, что невозможно было увидеть сквозь него его стенки, то, что было внутри его, если внутри вообще хоть что-то было. Сквозь него не было видно ни единого просвета, намекающего на то, что это все-таки деревья, а не железобетонная конструкция, поросшая мхом и травой. Будто воздушный шар накрыли маскировочной армейской сеткой и оставили на берегу реки томиться под жарким летним солнцем.
Арчи окаменел, челюсть его отвисла от увиденной картины, в широко открытый рот так и норовили залететь прибрежные мошки, летающие в прохладной тени непоколебимых деревьев, а выпученные глаза, казалось, готовы были вывалиться из орбит и покатиться своей дорогой. Его переполняли чувства, которых он раньше никогда не испытывал. С одной стороны – любовь к сотворению природой нечто необычного и невозможного, так редко попадающего на глаза, хотя одному только Богу известно, сколько еще тайн скрыто в недосягаемых уголках планеты, с надеждой сохраняющих свой первозданный вид и зачаровывающих редких зрителей своей притягательностью. С другой – его раздирало от неприязни и злобы за то, что здесь натворили безмозглые существа того же вида, что и он. За их вечное вмешательство, куда не следует, за вечный вандализм и непрерываемое загрязнение окружающей среды. Он готов был сорваться с цепи и побить первого попавшегося здесь отдыхающего, будь то мужчина или женщина, дабы научить уму разуму, если получится. Но, как назло, это место сейчас не тянуло на общественное, и всю свою ненависть он преобразовал в душераздирающий монотонный крик: «Ааааааааа!!!»
Арчи покраснел и стал напоминать обгоревшего на солнце туриста, уснувшего во время отдыха на пляже. На его лбу выступили надувшиеся вены, точно пожарные рукава под давлением. Ему было стыдно и за себя самого, поскольку и он неоднократно надругался (если можно так сказать) над девственной чистотой природы.
Только находясь в этом поистине контрастном месте, он подумал о чудесах света, не доживших до наших дней, благодаря вездесущим людишкам, желающим все и всюду переменить. Он чуть-было не расплакался, а ему действительно хотелось пустить скупую мужскую слезу, с тяжестью падающую сначала на щетину, потом – на землю.
Остановило его только легкое шуршание, с трудом пробивающееся из центра кустов и не дающее уже покоя любопытству и внутреннему исследователю, сидевшего в нем. Он понятия не имел, что за звуки он слышал, и ему непременно нужно было это разузнать, особенно когда этого самого не было видно сквозь непросветную стену из листьев. Ему показалось, что такие звуки он уже где-то слышал и был в этом уверен на все сто процентов. Что-то похожее на звук мнущейся и, возможно, рвущейся газеты, отправляющейся в мусорную корзину легким и точным броском. Параллельно с этим тишину нарушали непонятного происхождения щелчки, напоминающие удар хлыстом, только в разы тише, будто орудовал им не опытный всадник, а ребенок, ударяющий им по ламинированному полу своей детской комнаты.
Симфония неопознанных, но очень привычных звуков заставила ноги Арчи работать по назначению и повела его ближе к источнику звука, чего он сам сразу и не заметил.