– Это хорошо. С ней спокойно. И не связывайся с этим гадюшником – береги здоровье, – по‑доброму посоветовала Вера, стягивая испачканные кровью перчатки и операционный халат. – Всем спасибо, и пойдем чаю попьем, а «ребенок» все нам напишет. Правда, ребенок? – спросила она у бледно-зеленого от усталости клинического ординатора. – А то больше на операцию не возьмем.

Клинорд к завершению дежурства приобрела такой вид, что могла бы без грима сниматься в фильме ужасов: глаза запали, нос и скулы заострились, губы потрескались, но боевой пыл полыхал с неукротимой силой. Она активно закивала, демонстрируя готовность умереть, но ни под каким видом не оставить боевой пост и выполнить, даже ценой собственной жизни, все, что прикажет начальство, причем в наилучшем виде.

– Грамотный «ребенок», – проводила ее взглядом Катерина. – Жаль, если уйдет из акушерства.

– Молодец, если уйдет, – возразила Вера, переодеваясь. – Девочке нужно семью создавать и самой детей рожать, но, честно говоря, действительно будет жаль.

В ординаторской уже был полный сбор, пришла новая смена, на столе стояли чайник и огромное блюдо с разномастными бутербродами, отдельно громоздился кремовый монстр – торт в маслянистых розочках – его притащил счастливый отец толстого «тазовика», весившего при рождении без малого четыре килограмма девятьсот тридцать граммов.

Говорили все одновременно: отдежурившие делились информацией о прошедших сутках, вновь пришедшие рассказывали, «что нового в мире», и все дружно смаковали приезд главного и Людмилы, выдвигая разные предположения, чем эта история может закончиться для Катерины.

– «Наградят талонами на усиленное питание и путевкой в Крым», – войдя в комнату, Катя сразу закрыла тему будущих репрессий. То, что они последуют, и совсем скоро, сомнений у нее не вызывало, но это будет потом, а пока – дежурство закончилось и впереди радостно маячили выходные. – Лучше признавайтесь, у кого есть кофе? Пусть даже растворимый, я сейчас на все согласна.

– У меня есть, и даже в зернах, – красная, как переспелый помидор, почти шепотом произнесла Светлана. – Будете?

Катерина не ответила, схватив еще не зазвонивший, но уже отчаянно вибрирующий мобильник, лишь махнула рукой, что можно было расценить и как согласие, и как отказ.

– Катюшка, куда пропала? Я тебя не разбудила? – жизнерадостно завопила трубка Наташкиным голосом.

– Не сплю, еще на работе, только дежурство закончилось, – выскочив в коридор, ответила Катерина. – Ты чего в такую рань звонишь? Что‑то случилось?

– Ну прям! Не дождутся! Я сейчас за тобой в роддом заеду, адрес помню. Жди, подруга, буду минут через двадцать. Если задержишься, прямо в халате заберу. Все. Пока. Еду.

– Стой, малахольная! Куда?! – крикнула было Катерина, но трубка уже частила гудками. – Вот зараза, – незлобно и привычно обращаясь неизвестно к кому, произнесла Катя. – Я хочу спать… и горячую ванну…

Одиноко мигающий конвертик на экране сообщил, что есть непрочитанное сообщение. Открыв его, Катерина расплылась в самодовольной и наиглупейшей улыбке. «Привет, хочу верить, что вы не забыли «ниндзю» из кафе с ноутбуком вместо нунчаков. Срочно пришлось вылететь в Барселону. Предложили совместный проект. Вернусь дней через десять, или вам это совсем неинтересно? Но, может, встретимся? Позвольте вам позвонить. Может, что‑нибудь захватить из Испании?» «Тепла и солнца!», – тут же отбила она ответ, мобильный пикнул и блеснул новым конвертиком: «Заберу все!!! До встречи!» Через двадцать минут она сидела в машине рядом с Натальей.

– Ну у тебя и вид! – это были ее первые слова, а потом последовал словесный речитатив, в мельчайших деталях описывающий ее, Катину, «безрадостную и не внушающую оптимизма» внешность. Окончательным приговором прозвучало, что так жить нельзя. Катерина слушала вполуха, согласно кивая в нужных местах, будто дрессированный пони. По опыту она знала, что прерывание подруги на полуслове, когда ту несло, не только приведет к продлению обличительных речей, но и их усилению.