– Люда, у меня к тебе три вопроса, – Катя холодно смотрела куда‑то поверх головы заведующей дородовым, потому что один вид ярких синих теней под блондинистой челкой и лихорадочный блеск глаз на искаженном нездоровым возбуждением лице вызывал у нее острую нехватку воздуха. – Первый: каким образом ты собираешься ее родоразрешать, учитывая, что у этой абсолютно здоровой девочки срок беременности чуть больше тридцати шести недель? Соответственно, к родам она не готова, так же как и ее ребенок, значит, только кесарево, тогда вопрос второй. За что и по каким показаниям ты пойдешь ее оперировать? И третий: кто будет оформлять историю родов? Ведь у тебя с ними, как я понимаю, нет официального договора на роды, и ты не являешься их индивидуальным врачом.

– Катя, ну мы же взрослые люди, неужели не договоримся? – Людмила двусмысленно закатила глаза. – Или мне звонить главному? Ты же не первый день работаешь и прекрасно знаешь, что здесь быстро теряют интерес к несогласным идти навстречу, а твое положение в роддоме и так весьма неустойчиво. Ну и?

– Звони главному, – произнесла Катя и, развернувшись, пошла в первую палату, откуда доносился хрипловатый голос Евгении Анатольевны, настойчиво призывавший кого‑то тужиться. Потом приехал главный, и они вместе с Людмилой сходили в операционную и достали незрелого ребенка, который никак не хотел кричать. Педиатры неинтеллигентно и от всей души, склоняя по матери всех и вся, яростно бились за его жизнь. Завершилось все предсказуемо – был выставлен диагноз «преждевременные роды», и с синдромом дыхательных расстройств малыша перевели в детскую больницу. Когда кто‑то из бригады спросил, чем была вызвана такая срочность, ему на полном серьезе ответили – «гороскоп»: если ребенок этого «статусного» папы выживет, то по гороскопу ему суждено стать великим человеком, так расположились звезды. Это ни у кого не вызвало ни удивления, ни возмущения, здесь бывало и не такое. Главный после операции вместе с Людмилой уединились в его кабинете и в четыре руки ваяли историю родов, потом тихо, ни с кем не попрощавшись, уехали, и никто из бригады по этому поводу не расстроился. Утро Катерина с Верой Васильевной встретили в операционной. Доношенная двойня, мальчик и девочка, и оба лежали поперек. Уже в конце, когда они наклеивали на послеоперационный шов асептическую повязку, Вера Васильевна тихо произнесла:

– Теперь тебя точно съедят.

– Да, – равнодушно согласилась Катя. – Да я бы в любом случае оказалась виновата. Раз ребенок «плохой», ответственный врач всегда виноват. Никого из «официальных лиц» не будет интересовать, что молодую здоровую девочку прооперировали раньше срока только из‑за того, что муж, чиновник какого‑то там департамента, решил, что его ребенок, этот двухкилограммовый мальчик, в будущем, если, конечно, начнет самостоятельно дышать, должен стать хозяином мира, и в этом ему помогут планеты Марс, Сатурн, Уран и черт в ступе, которые именно сегодня встретились в созвездии Овна или Стрельца или что у нас там по гороскопу…

– Весы, – хмыкнула операционная медсестра Зиночка.

– Вот-вот, – злясь на собственное бессилие, продолжила Катя. – И бывает это только раз в тысячу или две тысячи лет. А ведь эта девочка через месяц могла совершенно спокойно родить самостоятельно доношенного и здорового малыша. Эх, да пропади все пропадом!

– Ладно, Катюш, будем надеяться, что страсти к понедельнику улягутся. Ты когда снова дежуришь?

– Знаешь, Вера, напрасно они надеются, что я такой «зайчик-пушистик», которого можно съесть и не поморщиться. Случаются иногда сюрпризы, и не всегда и не для всех они бывают приятными… А дежурю в среду. С Ольгой.