«Аня, вы не представляете… Эти ужасные полтора года… Я шла домой и в красках представляла, что захожу – а Настенька моя висит на люстре. Или в ванной, на трубе… Каждый раз. А потом все наладилось, ей подобрали хорошую терапию… Только дорого очень», – вспомнив смущенные объяснения Настиной мамы, Ирины Семеновны, Анна в который раз поняла, что не имеет права бросить несчастную девушку в такой сложной ситуации. Нет, дело совсем не в Федоре, мало ли, что стало триггером заболевания, да ему и знать об этом не нужно, но… Как же не помочь, если ее сюда привело?

Откровенно говоря, нормального общения с Настей поначалу не вышло, она резко отрицательно восприняла тот факт, что Анна – давняя знакомая Федора. Окружающие обвиняли Настю в разрыве крепких отношений, ведь внешне они выглядели благополучной парой, а Федор – завидным женихом. Это давило на расшатанную психику и каждый человек, высказывавший в адрес несостоявшегося мужа хоть намек на понимание и поддержку, вызывал бурю негатива. Только вот Анна действительно хорошо его знала и приняла сторону девушки, так тяжело переживающей расставание. Настя со временем успокоилась и согласилась на помощь, понимая безвыходность своего положения.

Анне, безусловно, тяжело давалось это общение, но так же она понимала, насколько тяжело им самим, в беспросветной, затягивающей все сильнее болезни. А у нее была возможность помочь. И необъяснимое, но уверенное желание тоже. Под действием терапии Настя стала более открытой и оживленной, но даже Анна периодически видела в ее глазах что-то такое, отчего становилось не по себе.

«Она закончит начатое. Пока она еще борется, но надолго ее не хватит… Бедная девочка. Угораздило же ее так влюбиться, чтобы потом свалиться в такую пропасть», – думала Анна. Федора она даже в мыслях не обвиняла, хотя признавала, что он мог повести себя иначе, отойти от своих принципов – ничего не объяснять и разрывать отношения резко и навсегда – чтобы помочь человеку адаптироваться к новому этапу жизни. Но – он был таким, каким был, и нет смысла критиковать его действия. Тем более, что с ее помощью или отдельно, но кто знает, может быть, ситуация переломится, очередное приятное событие станет толчком для Насти и у нее появится пусть небольшое, но стремление жить. Вот над этим стоит думать и действовать, а не учить других жить.

***

Настя, активно лечилась, не спорила с врачами, не отстранялась от своей болезни, только не всегда ее желания было достаточно хотя бы для того, чтобы утром встать с кровати. Все чаще случались срывы, психозы, однажды убежала из дома и ее искали с полицией и волонтерами – в общем, жизнь семьи Кислицыных вызывала сочувствие не только у Анны сочувствие.

В периоды ремиссии Настя была очень продуктивной – занималась домашними делами, готовила, убиралась, много рисовала. Она, несмотря на болезнь, не растеряла навыки и оставалась талантливым художником-иллюстратором. Договор с издательством тогда, при посредничестве Анны, удалось продлить, она гарантировала связь с исполнителем лично, поручившись и за Настину работоспособность, и за качество, и за сроки, хотя формально у нее не было для этого причин.

Но только в творчестве Настя ощущала себя комфортно и уютно, только с планшетом в руках или с карандашами она забывала обо всех проблемах, снова чувствуя себя здоровой, как будто и не было последних лет и жутких месяцев в больнице. Как можно было ее не поддержать и не сохранить ей работу?

С такими вот невеселыми мыслями Анна добралась до нужного дома, подошла к подъезду и с облегчением набрала код домофона. Уже через пару минут ее обнимала радостная Настя.