– Правда? – перебила она, уже улыбаясь вовсе не мило, а как-то по зловеще, словно хотела закатить скандал.

– Абсолютно, дорогуша, – заявлял Сергей. – Я весь сегодня твой, особенно, когда буду наслаждаться твоим ужином.

– Твоя правда слишком гнусно воняет, – говорила она, но Сергей бы мог расценить ее слова, как не только главный упрек в его жизни, что ему нельзя выпить, а настоящий геноцид его самой важной цели в жизни – никогда и никому не подчиняться, которую он чтит, но не соблюдает.

Сегодня он не мог не спорить, но пытался притворяться тем самым любовником, который любит выпить в виде латентного типа, которому нужен только секс, однако не без страстного интереса не обниматься при виде луны.

– Я давно говорил, что ты в этой комнате особенная, моя милая, леди! – заявлял Сергей, делая глоток за глотком из своей бутылки крепкого вина.

Кира кивнула, вернувшись к художеству жарки свинины, рассчитывая, что ее жаркое ему понравится, и она глубоко в этом заблуждалась!

«Выпить бы!», – пронесло в голове.

И Сергей осуществил придуманную только что цель.

В его горло поступила еще одна порция крепкого насыщенного вина, которое пришлось как освобождение, несмотря на присутствие Киры в его квартире.

– Если бы я мог поменялся с тобою местами, однако я не женщина, – искривил губы в какой-то сумасшедшей улыбке.

– Ох уж да… – акцентировала она, выключая плиту, поскольку ее вариант вечернего ужина с названием «ДОЛЖНО ЕМУ ПОНРАВИТЬСЯ» уже был готов.

– Я обязательно разделю с тобой любую и всю минуту, включая незабываемые часы в этом мире, моя дорогая, – говорил Сергей, глотая одним за одним дыханием вина, которое становилось лишь крепче, приобретая совсем иные формы заморозки мозгов.

Сергей был рад, что будет выпить еще – на столе стояла совсем не тронутая бутылка вина, а в его руке – бутылка вина уже кончалась.

И лишь поэтому его орган все больше и сильнее набухал при виде полуобнаженной женщины, которая что-то там неряшливо для него самого орудовала у него на кухне.

Руки немели. Мозги морозились. И что-то между ног просыпалось. Сергей праздновал эволюцию собственных мыслей. И главным ее создателем, как ни странно, пришлась именно она…

***

Ужин при дневном свете не предвещал ничего экстравагантного, кроме обыденной любви, где один якобы ведет, а другой вроде бы как поддерживает свое подчинение.

Они сидели вокруг полукруглого стола с опущенными и чуть улыбающимися лицами, с поддельными улыбками, и тогда Сергей начал понимать, что их совместное времяпровождение начинает само себя обрекать.

Сергей, закурив, так и не доев последний кусок мяса, глянул не без надежды на Киру, которая, как ему казалось, всего лишь притворяется аленьким цветочком, и что все, что она сегодня вечером сделала для него, а также утром, и есть не то самое вымышленное проявление сногсшибательной любви, о которой, вроде бы как, пишут все поэты, а, либо способ забыться, либо ложь для упокоения своей гнилой любви в игре гнилой страсти.

Но ему казалось, что все это далеко не так.

Под его маской, наполненного наполовину здравого смысла лица, виднелись тени очертания мрака, в котором и живет тот самый истинный иконописец без пера – Сергей, когда не нужно принимать чужие образы и плясать, как дурак на сцене, будь-то прилежного латентного семьянина или доброго любовника, который не скажет в итоге дня последнее, прощай.

Скорее его орган между ног запел бы праведным голоском – тем самым якобы чистым и по нотам, что не поют в кабаках, – и тогда Сергей бы воодушевился на полную катушку. И он оставался с одной стороны самим собой, показывая тем самым, что в подчинении, но никоем образом не собирается и не собирался принимать чужие правила этой глобальной комедии, где он является не последним игроком.