Не в силах смотреть на него, она отвернулась и увидела Энтони, стоявшего у нее за спиной. Похоже, он вышел из ванной, поскольку был одет в банный халат и держал в руке полотенце.

– Ну, – спросил он, – тебе не кажется, что так лучше?

Она ничего не ответила, но подошла к раковине и взяла лежавший на ней градусник.

– Стоит ли тебе так расхаживать, – сказала она наконец, – с температурой под сотню[45]?

– Может, и нет. – Энтони скользнул к кровати, бодро приплясывая по-козлиному. – Но я чувствую себя на все сто.

От его улыбки Мэгги стало не по себе, и она отступила к двери.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать?

– Не сегодня, душа моя.

От этого ласкового обращения Мэгги вздрогнула, как от удара.

Отослав телеграмму, Мэгги вышла на улицу. Одно то, что она сумела хоть что-то предпринять, принесло ей облегчение. Она уже представляла, как Энтони укладывает свои вещи в «даймлер» Эмплфорта и садится с пледом и грелками – и, возможно, с ней тоже, – на переднем сиденье. Эмплфорты бесконечно добры и отзывчивы, они не откажут Энтони в просьбе отвезти его в Лондон. Мэгги воспрянула духом, но ее организм требовал отдыха: день выдался душным, а она очень спешила и шла сюда быстрым шагом. «Еще одна такая же жуткая ночь, как эта, – подумала она, – и я точно превращусь в развалину». Впереди показалась аптека, и Мэгги вошла внутрь.

– Можно нюхательной соли?

– Разумеется, мадам.

Она вдохнула соли и почувствовала себя лучше.

– У вас есть какое-нибудь снотворное?

– Есть таблетки аллоданола, мадам.

– Я возьму.

– У вас есть рецепт от врача?

– Нет.

– Тогда, боюсь, вам придется поставить подпись в журнале ядов. Это простая формальность.

Мэгги расписалась в журнале, успев подумать: интересно, зачем предыдущему покупателю, некоему Дж. Бейтсу, мог понадобиться цианистый калий?

– Постараемся не волноваться, – сказала миссис Эмплфорт, передавая Мэгги чашку чая. – Но, честно признаюсь, я рада, что приходил врач. Одним поводом для волнения меньше, не так ли? Не то чтобы меня тревожило состояние Энтони – он был в таком приподнятом настроении, когда я заглянула к нему перед обедом! С тех пор он спит. Но я вполне понимаю, что хотела сказать Мэгги. Он сам на себя не похож. Возможно, и вправду следует отправить его в Лондон, как она предлагает. Там он скорее придет в норму.

Вошел Рандл.

– Телеграмма для мистера Фэйрфилда, мадам.

– Ее передали по телефону: «Срочно требуется Ваше присутствие вторник утром – „Хиггинс и Стакли“». Вторник – это уже завтра. Все как будто за то, что ему над ехать, да, Чарльз?

Мэгги была в восторге, что все так замечательно складывается, но ее слегка удивило, что миссис Эмплфорт так легко согласилась отправить Энтони домой.

– Мог бы он уехать сегодня? – спросила она.

– Завтра будет уже слишком поздно, – сухо проговорил мистер Эмплфорт. – Машина в его распоряжении, он может ехать, когда пожелает.

Вместе с облегчением Мэгги ощутила болезненный укол обиды: хозяева дома слишком уж явно стремились поскорее избавиться от Энтони. Она-то привыкла, что все его обожают.

– Я могла бы поехать с ним, – сказала она.

Неожиданно все воспротивились. И особенно Рональд.

– Я уверен, Энтони не захочет, чтобы ты уезжала. Ты понимаешь, о чем я, Мэгги: путь неблизкий, душным вечером в закрытой машине. Чарли сказал, он пошлет человека, если вдруг понадобится.

Мистер Эмплфорт кивнул.

– Но если он болен?! – воскликнула Мэгги.

При этих словах вошел врач. Вид у него был довольно мрачный.

– Хотелось бы мне сообщить, что мистер Фэйрфилд идет на поправку, – сообщил он, – но, к сожалению, вынужден вас огорчить. Опухоль распространилась уже до плеча, и его немного лихорадит. Ведет он себя тоже странно, возбуждение сменяется апатией и наоборот. – Врач умолк на секунду и добавил: – Я хотел бы послушать мнение другого специалиста.