Мы протиснулись и устроились на скамейке, с которой поднялись старшина и лейтенант.

– Куда путь держите?

– К Расковой, в женский полк.

– Бросьте! Поехали лучше с нами.

Они улыбались, перемигивались. Лида строгим взглядом обвела парней:

– В армии главное – приказ.

– А там, у девчонок, знаете как?

– Как?

– Там же драки, потасовки, сплетни.

Лида рассердилась, хотела ответить, но лейтенант скороговоркой продолжал:

– А как там хлеб делят! Разрезают на разные куски, потом собирают крошки, распределяют их по пайкам, сажают спиной девчонку, а другая, тыкая пальцем в куски, кричит: «Кому?» Та называет фамилии. И не дай бог кому попадется чуть больше кусок! Цепляются друг другу в волосы, и начинается кутерьма.

Все вокруг смеются.

– Это что… – подхватывает другой. – Все это чепуха по сравнению с военным трибуналом. За один поцелуй – суд! Остановилась девчонка с парнем – арест!

Лида поднимается со скамейки:

– Идем. Нечего глупости слушать. Ну а насчет поцелуев, – повернулась она к лейтенанту, – правильно! Нечего целоваться, когда война!

Мы шли, утопая в снегу, к военному городку, и Лида пыталась представить свое будущее. Фантазия рождала картины героических воздушных боев, о которых она знала по газетным статьям, по рассказам раненых летчиков.

Конечно, ее немедленно возьмут в истребительный полк, и она сделает все, чтобы поскорее победить.

Никого ни о чем не спрашивая, мы беспрепятственно прошли через проходную военного городка. Отойдя на приличное расстояние от проходной (как бы не задержали), Лида обратилась к проходившей мимо женщине с двумя кубиками в петлицах: как найти майора Раскову? Я робко спросила ее:

– А если я даже самолет близко не видела? Не возьмут?

– Возьмут. Нужны младшие авиаспециалисты. Электрики, например. Учить будут.

И вот нас наконец приглашают в комнату, где находится несколько женщин в военной форме. Но я вижу только Раскову. Ее книга «Записки штурмана» учила меня стойкости. Я хранила дома несколько журнальных портретов Расковой и сразу же узнала ее. Среднего роста, с темными волосами, разделенными прямым пробором, она была в хорошо пригнанной по ее стройной фигуре форме с голубыми петличками и двумя шпалами на них. На гимнастерке – звезда Героя Советского Союза.

– Откуда тут медицина? – удивленно спросила Раскова. – Медсестры нам не нужны.

И тут выступила вперед Лида:

– Пилот запаса Лаврентьева.

– О! Это уже другой разговор.

Лида подала документы. Раскова, быстро пробежав взглядом удостоверение Лаврентьевой, изучающе посмотрела на нее. Перед ней стояла среднего роста, с карими, чуть раскосыми восточными глазами, красивая, несколько полноватая девушка.

– Товарищ майор! – забеспокоилась Лида. – Я умею летать!

– В штурманскую группу пойдешь.

– А летчицей?

– Нам срочно нужны грамотные штурманы.

Пока шел разговор с Лаврентьевой, я дрожала от страха: вдруг откажут? Что же придумать такое, чтобы они не смогли мне отказать? Что я умею? Ничего. А летать хочется. А если соврать: дескать, окончила аэроклуб, документы потеряны? Нет, врать не годится. Остается запасной вариант: у них не хватает электриков.

– Ну а ты кто? – спросила вдруг меня Раскова. – Что умеешь?

– Ничего, – упавшим голосом призналась я. И, боясь, что дальнейшего разговора не будет, торопливо добавила: – Почти ничего… – И совсем неожиданно для себя зачастила: – Перевязывать раны умею, стихи читать… Ой, электричество еще знаю! По физике пятерку в школе имела.

– Давай документы.

Я подала просроченную увольнительную. Раскова удивленно посмотрела на меня.

– Я убежала, – потерянным голосом произнесла я.

– Почему?