– Передумали быть поэтом?

– Передумал, потому что не желал быть посредственностью. А тут ещё и ревновать стал Татьяну, пошло и мучительно. Она-то давно там была своей, а я так и сидел в тени.

– Вам не понравилось ревновать? – не смог удержаться Елизарий, – вы же говорили, что без страстей жизнь становится скучной.

Миронов упрямо поджал губы.

– Так, по крайней мере, я считал раньше… – Иван Сергеевич замолчал, углубив взгляд внутрь себя, потом очнулся и продолжил: – но ревность – это ужасное чувство.

– Вы правы. Зависть и ревность принадлежат к тем страстям, которые и малейшего удовольствия не приносят, а только одно мучение.

– Может быть… Наверное, поэтому, уезжая в Москву, я почувствовал себя почти счастливым. Со мной в Москву поехала и Татьяна. Мы сразу обвенчались. Молодость торопится… Да-с… Вскоре я пожалел о таком поспешном решении – в моей квартире стало неуютно и неспокойно. Раньше я ни перед кем не отчитывался, а теперь был вынужден считаться с женщиной, которая всё больше раскрывалась и удивляла меня своими новыми качествами. Её утончённость превратилась в истерики, умные мысли о поэзии уже казались фальшивыми и словно подслушанными у кого-то. Её безделье заполнялось походами по магазинам, и моя квартира превратилась в склад ненужных вещей. Я надеялся, что у нас будут дети, чтобы хоть как-то оправдать этот брак, однако дети не появлялись, и я всё больше отдалялся от неё. Чтобы не сидеть дома, я выступил несколько раз с лекциями по философии в рабочей школе и в гимназии. Меня стали приглашать ещё и ещё, и в скором времени я уже имел большую популярность как лектор.

– Я смотрю, вы просто идеальный человек. Жаль только, что вам не повезло с женой.

– Можете смеяться, сколько хотите, – Миронов откинул голову назад, поправляя пятернёй волосы, и повторил с нажимом: – да, я считаю, что мне не повезло. Конечно, Татьяна была не самым худшим образцом человеческой природы: стройная, высокая, руки с длинными пальцами, горделиво посаженная голова с белокурыми волосами. Стоило выйти с ней в свет, как я тут же слышал завистливые вздохи – мол, как мне повезло. Но дома начинались заламывания рук, её грудной голос постепенно повышался до визга, и мечтательные, ещё час назад томные, глаза метали в меня молнии. В конце концов, я предложил развод, и она согласилась.

– Согласилась? Так просто?

– Нет, не просто… Я уехал в поместье, где прожил всё лето. А потом получил от неё письмо, что она уезжает к матери в Саратов и надеется, что я приеду к ней. Но… я не приехал. У меня уже был роман с другой женщиной.

– Быстро вы…

– Это получилось неожиданно. Просто женщина, вернее, девушка, была полной противоположностью моей жене. Мне было с ней спокойно и хорошо…

– А зачем вы мне всё это рассказываете? Страстей в вашей жизни было предостаточно, то есть вы проживали жизнь так, как мечтали.

– Подождите, батюшка, все эти страсти были какие-то не такие… Вместо страстной любви, я получил полную скандалов семейную жизнь… Нет, счастья там не было.

– А с другой женщиной?

Миронов задумался.

– Пожалуй, там я был счастлив, но опять-таки мне это счастье казалось каким-то не таким – неярким что ли… Было тихо, мирно на душе, но не было эмоционального подъёма.

– И что же дальше? Чем закончился ваш брак с Татьяной?

– Моя жена утонула.

Отец Елизарий крякнул от неожиданности.

– Как же это?

– Я до сих пор не знаю, – еле слышно произнёс Иван Сергеевич, потом сжал губы и снова посмотрел на руки, – я даже не был на её похоронах…

– Вам не сообщили?

– Сообщили, но меня не было в то время в Москве… Дело не в этом, батюшка, а в том, что… незадолго до смерти Татьяна прислала письмо из Саратова, а я… не распечатал его. В этом, пожалуй, раскаиваюсь больше всего.