– Неужто твои дамы молчат, когда ты их трахаешь?

– По-моему, да, – неуверенно промолвил я. И подумал, что такие выражения они уж точно не употребляют. Должно быть, в министерстве юстиции принято называть все своими именами.

Она засмеялась, перевернулась на спину, потянулась к столику у кровати за сигаретами и закурила. Огонек спички осветил ее безмятежное лицо.

– Хочешь сигарету? – спросила она.

– Не курю.

– Долго проживешь. А сколько тебе сейчас?

– Тридцать три.

– Самый расцвет, – сказала она. – Чудесный возраст. Не вздумай уснуть. Давай поговорим. Выпить хочешь?

– А который час?

– Самое время промочить горло. – Она выбралась из постели и набросила халат. – Виски устроит?

– Вполне.

Она прошла в гостиную, шелестя халатом. Я взглянул на свои ручные часы. Раздевая меня, она сняла их и аккуратно положила на столик у кровати. Видно, очень аккуратная женщина. Светящийся циферблат показывал четвертый час ночи. Все в свое время, подумал я, сладко потянувшись в постели и вспомнив этот же час прошлой ночи: жужжание счетной машинки, пуленепробиваемое стекло конторки и сбежавшую по лестнице проститутку, просившую открыть ей парадную дверь.

Эвелин вернулась с двумя стаканчиками виски и села на краю постели. В полоске света, падавшей из ванной, резко очерчивался ее самоуверенный профиль. Помимо аккуратности, ей, как видно, было присуще и стремление к полноте ощущений.

– Очень хорошо, – выпив, сказала она. – И ты был хорош.

– Всегда оцениваешь своих любовников? – засмеялся я.

– Ты вовсе не мой любовник, Граймс. Я бы назвала тебя привлекательным молодым человеком с хорошими манерами. Вчера ты мне определенно понравился, и у тебя хватило мужества на короткое время заехать ко мне. Подчеркиваю, на короткое время.

– Понятно, – кивнул я.

– И тебе, наверное, неинтересно, да и я не собираюсь докучать тебе более подробными объяснениями.

– Ты ничего не должна объяснять мне. Вполне достаточно и того, что ночь была восхитительна.

– У тебя это не так часто случается?

– Откровенно говоря, нет, – рассмеялся я.

– Как на неоновой рекламе – ты, можно сказать, совсем не тот, на кого похож.

– На кого же я похож?

– Да на тех молодых людей, что играют злодеев в итальянских фильмах. Дерзких, порочных и бессовестных.

Ничего подобного во мне прежде не замечали. Наоборот, скорее указывали, что с виду я скромник. Или за эти дни я очень изменился, или же Эвелин Коутс смогла разглядеть мою скрытую сущность.

– Вскоре я вернусь в Вашингтон, – сказал я. – Позвонить тебе?

– Если у тебя не будет ничего лучшего.

– А ты захочешь увидеться со мной?

– Если у меня не будет ничего лучшего.

– Неужели ты такая жесткая, какой хочешь казаться?

– Жестче, Граймс, много жестче. Для чего же ты вернешься в Вашингтон?

– Возможно, ради тебя.

– Повтори еще раз, пожалуйста.

Я повторил.

– Ты хорошо воспитан. А может, ради чего-нибудь еще?

– Ну, допустим, – протянул я, обдумывая, как получше использовать удобный случай, чтобы получить нужную информацию, – я разыскиваю кое-кого.

– Кого же именно?

– Одного моего друга, пропавшего из виду.

– Здесь, в Вашингтоне?

– Не обязательно. В стране или даже за границей.

– Ты что-то чересчур таинственен, не находишь?

– Как-нибудь при случае все расскажу тебе, – заверил я, убежденный, что это никогда не произойдет, но довольный, что по счастливому стечению обстоятельств оказался в постели с женщиной, чья служба, в частности, связана с розыском скрывающихся людей. – Это частное, весьма деликатное дело. Как же мне все-таки заняться поисками друга?

– Есть много мест, куда ты можешь обратиться. Скажем, в налоговое управление, где найдется его адрес на последней декларации о доходах, которую он заполнял. Или в управление социального обеспечения, где имеются записи мест его работы. Данные о нем могут быть в управлении воинской повинности, но они, наверное, уже устарели. Наконец, загляни в ФБР. Правда, никогда не знаешь, что именно добудешь в этом заведении. И еще остается Госдеп. Все зависит от того, есть ли у тебя связи с нужными людьми.