я отважная небожителю соответствую
от молчания отраженная словом голосом
притяжение: с ним не справиться не унять не отнять жива – люби!
просто так не случается у дня год страж
ради ночи единственной фре египетской данник себя убил
взяв за ней смерть в приданое и я туда ж
звездочет в подземелье не знающий звезд иных – итожь
так должно – отвечаю трехкнижию едва прочтя
на крылечке златом восседали: царь бог и вождь
а я мимо я – мимо не учтивая не учтя
нет законов: без правил бесправие: любил – умри
олененок мне на надгробие – не постамент!
олененок с глазами грустными в размер Таврид
у воды мертвой мраморной – живой взамен…
каданс
танцующий на стеклах в темноте всегда один
и я одна больное одиночество свое танцую
мне зрителей придумает каданс
дуэтный выход нарисует тень
сердечное расплющено в груди под стон Мацуи
у странных женщин бабочковый глаз
нельзя смотреть в полуденное солнце
нельзя смотреться в дикую луну под луч фонарный
ослепнешь – жизни ветер не придаст
не понесет сложённую бороться
и не оставит к бедрышку прильнув терпеть Канары
ожившему счастливым не сойти
счастливое – зловещий флер обмана
не привлекательней коричневый загар когда есть черный
танцующий на стеклах в темноте
никем не видим не опознан в ранах
когда мне для любви одна Саган – быть обреченной…
никогда
думаешь я когда-нибудь отпущу тебя – никогда
мы состаримся вместе годам городам
водам гольфстримовым океанами переплетясь
возлюбившие парусник как дитя
в становлении духа экстримовом
никому не отдам за тоску одиночества и отчаянный вызов смертям
думаешь я когда-нибудь разлюблю тебя – никогда
я слагаю истории в них горда называться твоей
парусов оберегами номион романтический дан
океановой истине за красу поглощенных морей
красота – не божественна красота столяра прищур
думаешь я когда-нибудь отомщу тебе – никогда
успевая отказывать двух песчинок дождусь в пращу
просочив через длань свою и слепа и давно седа
думаешь мне аукнется интуиция выбора последних лет
уставая отказывать добилась искусств:
наслагала историй: беспростынно лежат на столе
в них то бабье то девичье то твоих поцелуев укусы…
в глубь сердца путешествует стрела
подруга ветра и самоубийц свет лунный млечен
могу не говорить о естестве и донной боли
философ – зарекает от любви нечеловечной
не оставляя призрачных надежд быть кем-то понятой
в глубь сердца путешествует стрела: всему открыта
мой лучник не удачливый стрелок он просто лучший
другие: суть охотничьих свистков капканных пыток
его винить за дождь в дождливый день и черень тучи
не обвиняю – я ношу мишень как крест на шее
на белом платье – алое пятно: не промахнуться
луна Конфуций затянула мне тоски – ошейник
успев до появления облаков на небе куцем
успев до оперения стрелы и крика боли
не важно кто кого опередил важны потери
отозванные гончие хрипят но ты – не волен
на белом платье – алое пятно и крест на теле…
у подножья себя
зацепилась за гвоздь стеной портретом
уронив обстоятельства ваз цветочных
на часах время точно
у безвременья птицы в клетах
если даже запели
разбудили ко дню рабочему
рассмотрела вблизи глаза небесные
в них умела тонуть шепой бермудовой
ваз цветочных хрусталь не любит резкого
у подножья себя свалила грудою
геометрия книг в кирпичном остове
имя просит найти образчик голого
одеянье души в приюты роздано
может сирот согреть тебе не новое
не жалею цветы лежат затоптаны
если даришь не ты живут мгновение
потому что к ногам носили толпами
а к надгробью – один явился с веником…
за титрами простуженного дня
балкон не трон не рухнет подо мной
толпа не хлынет к месту обрушенья
разглядываю в тридцать этажей – надменных
мне видно полноводное реки