замочная скважина мой силуэт корчит
еще не впустил но уже повредил эго…
и больше не уверовать совсем
не стало этих лет спустя
и грустно вроде бы
и больше не уверовать совсем
в мечту без повода
осталось только детская луна
и небо родины
настало по-собачьи на полу
свернуться молодо
за время сов
«лишь бы» катится с горочки догнать успеть
если мной будет поймано останусь жить
не дотронется облака игривый ветер
в сонных травах запутался смирен лежит
стал тяжелым туманами обрек зарю
занимается алая а взору хмарь
остается единственно небес царю
не казнить за невольное прошать как встарь
«лишь бы» собрано горсткою: зола и соль
к перекрестку направиться в судьбу швырять
и устать и измучиться за время сов
восковая окалина на досок ряд:
половицы расшатаны ведь я шатун
в пять углов лбом не тычется одна лишь смерть
не страшит если кажется что где-то тут
«лишь бы» катится с горочки должна успеть…
плюс
не верю… только я и снюсь
оставив эпителий на щеке как шрам на шее
зачем ты так? прямолинейный враг нежнее к жертве
мы вымрем без любви размножит только плюс
между имен асфальтовой мишени
затоптанная более любовь чем стон блаженный
не верю… только я и снюсь
фотограф держит гранки в сейфе темном
еще не память я еще жива и профиль резок
ты проявляешь их как тайный шифр
в камине вой метели веретённой
решетка и препятствие огню и ей диезом
не верю… только я и снюсь
от имени гарантов совершенства
что провоцируют явление твое в моих цитатах
вне логики вне диалогов норм
без циркового с чувствами мошенства
за то что доводить до слез могла когда-то…
хурма
кормлю хурмой свой ноябриный сплин
с медовой мякотью отождествив полезной
на руки взяв уютного кота уединенья
восток восторг дары тугих корзин
долин ферганских и садов Хорезма
сок на ножах уныния – катан и на коленях
люблю тепло я нежность и уют
вечерних разговоров полушепот
я шелковая кожица хурмы и виноградин
не ради… удовольствие люблю
пространства без запретов и решеток
когда моих спокойствий вор тобой украден
чего не ждешь случается легко
медовый сок: силки для тонких пальцев
касание и увязаешь весь: янтарна мякоть
ноябрьский сплин лысеет париком
ни крон густых ни в гнездах постояльцев
но есть хурма – хандры осенней месть
не даст заплакать…
смог
кто сказал о тумане: пролитое молоко
эту взвесь весть небесную по чашкам лить?
пить младенцу сознания засыпая легко
или плакать бессоннице о потерянной нити
о туман! неприкаянна ничьим речам
и молчанию вязкому плыву одна
осторожно на каменных льдах-началах
невесома: как будто цветок лаванд
я невидима оку пороком страсть
я могу раствориться до самых пят
в безразличье обличьем девичьим впасть
и остаться неузнанной для тебя
я могу не пожаловать титул «Смог»
смог! – отчаянье знать о том
кто сказал о тумане пролитое молоко?
дым… безвольно вдыхаю ртом
локдаун
я иду Маросейкой не рассеянна сосредоточена
я ищу многоточия мостовых вековых
над: в густых облаках серых белых и прочее
уготованный снег ищет пятна травы
он пойдет и вот-вот я его ощущаю межрёберно
пульсом в ямке яремной холодеет безвинно душа
моросящим дождям время вышло октябрь зарёванный
наступать ноябрям а они лишь предзимьем грешат
мне объявлен локдаун за четыре счастливых столетия
на примете у вируса полнокровие каждой строки
разве мой остракизм убедительней правила третьего?
я привитое дерево и должна оставаться таким
мне весной плодоносить вслед тоске Маросейки осенней
обновлением гвалта и певучестью птичьих родин
мал там начатый стих но великому чувству посеян:
никогда без любви и как будто один на один…
у воды мертвой мраморной
притяжение к жесту каждому слову взгляду морщине действию
к первому ставшему нитью серебряной волосу