Вчера моя мама умерла.

Я не позволяла себе почувствовать это. Не по-настоящему. И сейчас я сжимаю зубы, умоляя себя не думать об этом. Еще рано. Я буду ее оплакивать, но еще рано…

Я всхлипываю в темноте, стараясь не издавать громких звуков.

«Дева, Мать и Старица», – я молюсь, но мне больно осознавать, что они не услышат. Что я одна.

«Одна ли?»

«Уходи, – я прогоняю голос. – Не сейчас. Пожалуйста. Оставь меня в покое».

Я зашла так далеко и не поддалась дикой магии. Почему голос решил, что я сдамся, если до сих пор этого не сделала?

Я не получаю ответа.

Я веду отряд обратно в Трир. Моя лошадь впереди остальных, потому что я хочу путешествовать в тишине. Я не обращаю внимания на других охотников и скрип тюремной повозки, прислушиваясь только к своим мыслям. И эху криков сестры.

Все пошло не по плану.

И теперь Хильда…

Не думаю, что она мертва. Ведьма, она называет себя Фрици, похоже, не думает, что Хильда мертва. Просто пропала.

– И она в безопасности, – настаивала ведьма. Она явно думает, что Хильда сбежала, но я знаю, что это не так. «Так где же она?»

Черт бы побрал эту ведьму, представляю, как все выглядело с ее точки зрения. Невинную женщину арестовывают за колдовство, приговаривая к смертной казни от истязаний или сожжению на костре. Настоящая ведьма попыталась спасти ее, и…

И теперь все мои планы полетели к чертям.

Я учел все, взвесил шансы, обдумал возможности. Рассмотрел все вероятные исходы.

Но не учел настоящих ведьм.

Они не должны быть настоящими! В этом и смысл!

Бертрам пришпоривает коня, чтобы ехать рядом со мной. Чем ближе мы подъезжаем к городу, тем шире становятся дороги. Мы миновали нескольких торговцев, которые собираются на Кристкиндэмаркт[18], но все сторонятся, завидев хэксэн-егерей в черных плащах.

– Это с трудом укладывается в голове, – тихо говорит Бертрам.

Он ближе всех мне по возрасту и является главным охотником из тех, что служат под моим началом. Он прошел нелегкий путь, его история полна арестов и сожжений, а записался он в охотники, когда был моложе Йоханна. Возможно, из-за этого он испытывает ко мне что-то вроде духа товарищества, несмотря на отсутствие у меня желания общаться с ним.

– Сколько лет мы этим занимаемся? – беспечно продолжает он.

«Слишком много», – думаю я.

– Но я еще не видел настоящей колдовской силы, – продолжает Бертрам. – Хотя, – добавляет он задумчиво, – встречал одного из первых хэксэн-егерей, и он клялся, что магия реальна.

У меня округляются глаза. Не секрет, что архиепископ нанимает в качестве охотников молодых людей. Оправданием всегда служило то, что юноши сильнее телом и их души более невинны, а и то и другое необходимо для поимки ведьмы. Но мне только сейчас пришло в голову, что, хотя аресты и продолжаются уже много лет, я нечасто общался с кем-то из первых хэксэн-егерей.

– Он говорил, что поначалу ведьмы боролись с помощью магии, – продолжает Бертрам. – Сказал, что видел это собственными глазами. Некоторые из охотников сошли с ума, и архиепископ отправил их в монастырь. Я решил, что он тоже спятил, раз несет такую чушь. – Бертрам замолкает, оглядываясь на фургон. – А теперь я думаю, что первые хэксэн-егери, возможно, сражались с настоящими ведьмами, и оставшиеся, должно быть, ушли в подполье или что-то в этом роде.

Я по-прежнему молчу. Дай Бертраму малейшую возможность, и он будет болтать часами. Я привык его игнорировать, но впервые нахожу то, что он говорит, стоящим.

– Ну что ж… – Бертрам смотрит на меня. Очевидно, что он прощупывает почву, пытаясь понять, как много я ему позволю. Встану ли на защиту веры хэксэн-егерей, отчитаю ли за то, что он не проявил слепого послушания.