– Почему?

– Грешно. Жизнь дана не для того – это если кратко.

– Длинно и не надо, – отмахнулся Роман, заметив интерес к разговору со стороны соседей, и уставился снова в окно.

Ещё сутки пути, и поезд медленно подполз к станции, на которой Роман и Аглая сошли. Единственный страж порядка отсиживался внутри здания и безразлично скользнул по ним взглядом. Зато поднялся со скамьи другой человек, мужчина в шубе до колен и огромных меховых рукавицах, размашисто поклонился Аглае, кивнул Роману и, всё так же без слов, развернулся и пошел к выходу.

Роман не выдержал, бросил взгляд на полицейского – тот, отвернувшись, беседовал с кассиршей.

– Разве вы не скрываетесь? – спросил Аглаю, но та снова улыбнулась:

– Чудные вы, москвичи! Здесь все знакомые, что скрываться! Сюда же торговать возят.

– Ты же говорила, что деньгами не пользуетесь?

– Мы – нет, а старосты собирают десятину и возят сюда.

– На продажу? – въедливо уточнил Роман. Аглая закатила глаза:

– Обмен! Меняют на полезные для всех вещи. И хватит уже разговоров, холодно.

Роман заподозрил, что истинная причина была в том, что они нагнали молчаливого мужчину на выходе из вокзала. Там стояла потрёпанная машина; вещи убрали в багажник, Аглае открыли дверь спереди, а вот Романа отправили назад, к двум женщинам и корзинам, замотанным сверху тряпками. Поехали.

Воняло луком и прогорклым маслом.

Автомобиль, рыча и подскакивая, переваливался по заснеженному бездорожью; в окне быстро кончился город и потекли бесконечные серо-белые поля.

От Аглаи виделась одна меховая шапка. Может, зря поехал?

Делать всё равно было нечего, и Роман лениво покатал эту мысль в мозгу. Можно было бы, как он убедил мать, поехать к тетке под Тулу, отсидеться там. Сомнительно, чтобы кто-то стал его там искать; а если бы и стал, то есть ещё дальние родственники в Вельске; правда всё, что о нём помнил Ромка, был февральский холод – но родичи наверняка отпаивали бы его из самовара. Да что там делать, куда пойти? Скука.

Остаться в Москве – нет, это не вариант. Даже мать согласилась, что до конца этой заварушки ему лучше не появляться. Сейчас московские неприятности казались далекими и несущественными. Какая-то часть Романа, правда, немного жалела Тёму; впрочем, для всех так будет лучше, повторил он себе ту же фразу, что и говорил матери. Его не сильно потреплют – ну приедут родители, ну будет неприятный разговор – но вряд ли отчислят. Вид паникующего Артёма его раздражал – словно он не понимал этого, и словно не понимал, что у Ромы не оставалось иного выхода. Идиот. Недаром даже у недалекой Сони получалось им верховодить.

Хотя Артём и раздражал вечными попытками угодить родителям, учителям и быть хорошим и удобным для всех окружающих, всё же зла Роман ему не желал: дружить мы, конечно, перестанем (хотя и в этом, зная мягкий нрав Тёмы, Роман не был уверен до конца) и хорошо бы, чтобы это заставило его пересмотреть планы на Соню, эту маленькую глупую крыску. Именно так он представлял себе её – крыса, с хвостиком в виде косы. Вцепится, оглянется – и тащит в норку.

Вернусь – посмотрю на её лицо… Машину подбросило на очередном ухабе, и Романа ударило по ноге чужой корзиной. Так зачем он вообще туда прется? Настроение его снова изменилось: с тоской подумал, что уже давно бы пил у камина домашнее вино, к тому же тульский дядька очень прилично играл в бридж и преферанс. Тащиться в такую даль ради сомнительных перспектив?

Впрочем, перспективы прояснились довольно быстро. Машина остановилась напротив кладбища: над сугробами виднелись верхушки крестов. Аглая вышла, открыла дверь, Рома вывалился, машина фыркнула и потащилась вперед без них.