Но он не должен был так поступать. Он был хорошим человеком. Он был отвратительно хорошим человеком, который, даже живя с полной мегерой, обвиняющей его во всех смертных грехах, не изменил ей с обладательницей чудных персей. Он уже прожил всю жизнь порядочным человеком и проживет её именно так до конца.

– Да, – сказал Игорь, – натворил делов. Думает, его не найдут? Найдут. Не знаю, на что она рассчитывала. Ректорат не вылезает из допросов. Три университета шерстят.

– А я думал, уже всё раскрыли, – не понял Вениамин. Игорь бросил на него раздражённый взгляд:

– Ты думаешь, там три человека было? Пять? Господи, как ты можешь быть таким беспечным, человек умер!

Вениамин несколько раз прокрутил в голове последнее слово, прежде чем отважился переспросить:

– Умер?

– Да, студент! Отравился до смерти вот этим самым. Ты газеты читаешь?

– В сегодняшней было самоубийство, – сказал Вениамин не слушающимся голосом.

Игорь молча покачал головой.

Всё было хорошо.

Роман в этом и не сомневался, но всё же было приятно ощущать свою правоту. Он сидел в плацкартном вагоне поезда Москва-Нижнемирск, справа от него за стеклом пролетали густо припорошенные снегом ели, прямо перед ним позвякивал в имперском подстаканнике стакан с горячим чаем, а слева сидела красивая женщина Аглая и разгадывала кроссворд, покусывая при этом пухлую нижнюю губу. Густые угольно-чёрные волосы чуть вились, одна из прядок непослушно свешивалась на щеку; Роману захотелось так же, как тогда, схватить её за волосы и намотать их на ладонь, чтобы лицо её покорно запрокинулось. Тогда было именно так: быстро, резко, больно – она укусила его в плечо – и безумно страстно. Стоило ему оторваться, отпрянуть, как она, сверкнув глазами, снова бросилась на него – как змея, как хищный зверь, завертелась – не останавливайся, не останавливайся, ну же. Яростная, и при этом плавная, податливая, как растопленный воск, словно не знала о том, что можно позволять мужчине и на каком по счёту свидании, словно не было других мужчин, а был только он, и ему она доверяла своё тело и принимала его столько и так, как он сочтет нужным.

Это пленяло.

Рядом с ней ему стоило больших усилий усмирить организм и не прикидывать ежеминутно, где именно и в какой позе он смог её отыметь. Они уже успели заняться этим в туалете – она жаловалась на вонь, и он зажал ей нос – а теперь можно было бы и здесь, если бы попутчики вышли раньше. Какого чёрта их всех несёт в Сибирь? Приличные люди едут в столицы.

Он отпил чаю, всё-таки поднялся и отправился через пошатывающийся вагон, полный запахов варёных яиц, грязных носков и водочного аромата, к туалету. Интересно, лет в сорок у него, наконец, перестанет вставать от одной мысли о сексе? Выпустив бабку с ребёнком, вошёл, закрыл дверь, прислонился к ней и – ему не надо было закрывать глаза, чтоб представить её тело: не слишком большая, но хорошей формы грудь, талия, широкие бёдра, которые…

Закончив, он поискал бумагу, но, как водится, её не было: зато кто-то сердобольный оставил газету. Что ж, газета тоже сойдет; по иронии судьбы она оказалась полицейской, и Роман с особенным удовольствием её использовал. Оставил кусок страждущим, бегло взглянув – это были полосы с объявлениями, а из новостей осталось лишь чье-то самоубийство. Слабак или идиот: лишить себя жизни, когда она так невозможно хороша! Вернувшись на место, Роман упомянул об этом Аглае. Та взглянула на него своими тёмными раскосыми глазами, чуть улыбнулась, отчего на щеках у неё образовались ямочки:

– Отец Угрим велел бы сбросить труп в реку.