Мысли Вениамина Борисовича безнадёжно скакнули за дверь кабинета, где находилась юная обладательница персей, и ему потребовалось усилие, чтобы вернуть эти мысли хотя бы к аквариуму как к предмету более безобидному. Впрочем, безобидность была относительна: каждый раз при взгляде на него Вениамин Борисович ощущал своё сходство с этими чёртовыми тупоголовыми рыбками, которые мечутся в огороженном стеклом пространстве и развлекают посетителей, дожидаясь, когда их покормят. С тех пор, как он это про себя понял, он в глубине души ожидал какой-нибудь катастрофы, которая бы его высвободила, и даже перестал толком работать; но прошло уже лет десять, и, как убедился Вениамин Борисович, этого даже никто не замечал. Кадровые перестановки всё равно зависели не столько от личных усилий, сколько от симпатий и антипатий, родства и преданности, и ещё каких-то интриг друг против друга, в которые Вениамину Борисовичу было тошно лезть; поэтому он оставался верным середнячком, занимал свой угол на пятом этаже здания, ждал, пока Что-Нибудь Произойдет.

Но ничего не происходило.

Каждый раз, когда его вызывали на ковёр, он надеялся, что ну вот теперь-то – всё, но вместо этого его даже иногда хвалили. Формально он руководил небольшим отделом, но по сути отдел жил как-то сам, за счёт прекрасных гиперактивных существ мужского и женского пола, преимущественно молодых и, в отличие от собственного шефа, заинтересованных – или хотя бы удачно делавших вид. Самые активные быстро продвигались наверх или уходили в другое место; часть входила в ряды рабочих лошадей, благодаря которым Вениамин Борисович, видимо, и выглядел временами деятельным и заслуживающим похвалы. С другой стороны, сам он, прекрасно это понимая, даже не пытался вмешиваться в процессы и вникать в происходящее, подписывал все приказы и заявления, никого не ругал, а речи из числа тех, что обязательно должен давать начальник своим подчиненным, чтобы поднять в тех боевой дух, длились у него не более десяти минут и состояли из двух пунктов:

– он рад работать с такими профессионалами,

– и не сомневается, что всё у них получится.

У других начальств это затягивалось часа на два, и Вениамин Борисович чувствовал, что за это ему благодарны.

Он вообще любил, когда ему были благодарны. И тишину.

К Михаилу Васильевичу идти не хотелось.

Впрочем, ещё было куда тянуть время, и он открыл очередной выпуск «Московского телеграфа» и перечитал некоторые статьи, особенно его беспокоившие. Затем взглянул на мерно тикавшие часы – время ещё было. Идти не хотелось.

Выудил из пачки, которую в уме называл «на растопку», «Ведомости московской городской полиции». Читать это по доброй воле никто не собирался, однако в государственные учреждения она исправно рассылалась; «в воспитательных целях», шутили служащие. Газета эта была под завязку набита чрезвычайными происшествиями и нарушениями правопорядка, постановлениями городской Думы и дешёвыми объявлениями обо всём подряд. Вениамин Борисович успел узнать о трёх кражах, одном поджоге, одном убийстве из ревности, самоубийстве какого-то студента-пятикурсника и раскрытии дела о торговле наркотическими средствами прямо в центре Москвы, когда тянуть стало уже некуда и пришлось подняться с кресла и потащиться к звонившему.

Формально Михаил Васильевич был старше его всего года на два, однако – то формально! По сути же Вениамин Борисович вечно чувствовал себя нашкодившим студиозусом, а то и гимназистом, входя к тому в кабинет. Сама манера держаться с людьми господина Веселовского заставляла окружающих быстро и безболезненно понимать свое подчиненное положение и мнение своё держать при себе, особенно в случае каких-либо противоречий. А противоречия и сам Вениамин Борисович не любил, даже противоречия малые повергали его в совершенно расстроенное состояние, что уж говорить о противоречиях с кем-то вроде Михаила Васильевича.