Артём не спорил, но в уме уже рассчитал: пока помолвка, пока свадьба, переезд – он освоится в деле. Иногда, глядя на бумаги с фабричной печатью, которые постоянно попадались ему дома, он чувствовал пробегающий по спине холодок разом и страха, и предвкушения – и хотя в городе, в университете он даже не вспоминал о доме, здесь он проводил пальцем по чернильному оттиску, представляя дни, когда он войдет в это здание, будет принимать решения, отвечать за судьбы других людей, рабочих, продавцов, будет так же, как отец, не спать ночами, просчитывая возможные прибыли и убытки, выискивая новые способы удешевить производство, новые материалы, новые рынки сбыта. На лекциях все эти слова казались чужим и мертвым грузом, балластом, предназначенным лишь для зазубривания и мгновенного забывания, но здесь – здесь они обретали смысл, ценность, вес. Только на самом предприятии Артём начинал видеть за словами реальный мир и настоящую жизнь, в которой даже самая незначительная бумажка из бухгалтерии на самом деле имела смысл, являлась ещё одной деталью, приводящей в движение огромный механизм и поддерживающей его бесперебойное движение.

Странным образом это же движение свойственно не только тем силам, которым мы так или иначе симпатизируем, но и силам совсем иного рода: Артём вернулся в Москву, поднялся в первый учебный день на четвёртый этаж университетского корпуса, чтобы узнать расписание, и краем глаза увидел свою фамилию на одном из листков, небрежно прикреплённых кнопкой сбоку.

Заголовок: «К отчислению».

Артём замер. До этого он думал, что выражение «окаменеть» – не более, чем красивая метафора, однако именно это и произошло: он застыл на месте, вцепившись глазами в список. Сердце заколотилось.

Тут же на помощь пришел мозг: это какая-то ошибка, дикая, странная ошибка. Артём заставил себя прочитать список полностью, с первой фамилии по последнюю. Первый курс смешался с последним, но взгляд безошибочно выцеплял знакомых студентов; были двоечники, но человека два, не более, остальные же…

Даже не предчувствие, нет. Предчувствие предчувствия. Ощущение, когда ты вот-вот осознаешь, поймешь, уловишь, но ещё очень не хочешь этого делать. Именно такое чувство предательски пробивалось через логический ряд: зачеты и экзамены сданы, отчислять меня не за что. Это ошибка; сейчас я пойду в деканат, и её обнаружат.

К декану стояла очередь. Пока Артём ждал, к нему присоединись товарищи по несчастью – трясущийся от ужаса Ильдар и спокойный, как удав, Николай. Сессию все сдали.

Дурной сон, из которого не проснёшься, думал Артём.

К декану так и зашли втроём.

– Нарушение устава университета! – хлопнул папкой по столу Герман Викторович, седовласый и сейчас взбешённый мужчина. – И не отнекиваться! Взяли вашего собрата с поличным, полиция. Стыдно! Илья Яковлев…

Артём вспомнил этого парня, но никак не мог взять в толк, что же происходит: он отчётливо всё слышал, вслушивался, но не понимал, и не понимал ещё, понимают ли остальные.

– Употреблять эту дрянь, приносить в университет, продавать своим же товарищам! Как можно опустится до такого скотского поведения? Весь профессорский состав должен был объясняться с полицейскими. Нет, вон, вон отсюда, вы позорите само звание студента.

– Господин профессор… – не выдержал Артём, но был прерван властным взмахом руки:

– Мне не нужны ваши объяснения! Достаточно того, что вас не посадят в тюрьму, поскольку дело ограничится этими стенами, иначе вы разговаривали бы не здесь и не со мной.

Артём, наконец, отбросил приличия и взглянул на лица стоящих рядом: Николай был привычно невозмутим, а вот по лицу Ильдара он наконец убедился, что декан не бредит.