Однажды много выпила вина
И потеряла меру. Ван Гог просил ее:
«Умоляю, не кусай мне ухо! Перестань, мне больно!
Эй! Дура! Видишь кровь!
Где мое ухо? Ты его съела?»
Я хотел бы слышать…
Я хотел бы слышать другой более правдивый текст,
Другой вангоговский навет
Этой бесславной небылицы -
Больше связанной с полем золотой пшеницы!
Вдова брата Тео – Йоханна, как в сказке – «как-то раз…»
Привезла тело мужа из Парижа,
Чтобы похоронить на кладбище в Овер-сюр-Уаз
Рядом с ним? С безухим братом! И об этом ниже!
Себя освободив от будущего брачного соседства
Из-за опасений, что в Париже знали о сифилисе Тео…
Развеять слух – какое выбрать средство?
Читатель ждёт уж рифму – Казахское Медео!
Не снимайте спортивный боевой клинок
В ЖЁЛТОМ ДОМЕ с жёлтой стены!
Не прячьте шпаги – возможный рассерженный пинок
Гогена, давно без тренинга – это не хоть бы хны!
Гоген – шпажист – приехал навестил Ван Гога,
Увидеть жёлтые подсолнечники под Арли
После Парижа! Эти жёлтые цветы – не так уж много…
Ещё и река Рона… Окей! Ван Гог не на мели!
Сгустки крови сохнут на стенах.
Не убирайте шпагу в Жёлтом доме!
Если нет шпаги, чем ухо удалить впотьмах?
Если нет вёсел, чем грести на Роне?
Не спрятанной ли шпагой на дне лодки?
Или оружие – что рядом – только для защиты,
Если будет ругань? Секунда для его находки!
А крика спора негативные слова предельно ядовиты!
И зная, что один из них должен быть прав
И благодатью озарён свеченья Звёздной ночи,
Мысли одного из них – его упрямый нрав:
«Эй! Терпеть тебя, приятель, уже нет мочи!
Иди к своей в мазуте шлюпок грязной Сене -
Смотри на муть её воды,
Роста подростков – мраморно-нелепые мансарды,
В которых проживать – недолго ждать беды,
Без куполов остроконьковых черепичных крыш,
Без тенистого Арли и радости струистой Роны!
Где Жёлтых – дома и его обоев – тишь…
Жёлтых подсолнухов плантации огромны!
Эй! Не тащи меня, как гондольер в гондолу, -
Мы не в Венеции – прибыл ты ко мне в Арли!
Эй! Вези меня вдоль берега, причалить к молу!
Не маши вместо весла поднятой шпагой на мели!
Не отрезай мне ухо – я хочу слышать
Ночную песню ветра, ласковых звёздных ночей,
Но на моих полотнах дышит
Ночной кошмар – спрятанный в ЖЕЛТОМ – змей:
Съедение горьких лекарственных оков -
Прогулок шуршание, засохших колючих трав,
Металла стук моих бегущих каблуков -
Мой день в Арли! Пока он, слава Богу, не кровав…
«Ван Гог – голландец!»
«Зато Гоген – француз!»
Щель открытой двери,
Крик голой натурщицы Рашель!
Человек толкает меня, выбегая,
Прикосновение шёлкового одеяла – и
Расползающееся кровавое пятно,
От выпавшего из рук мятого
Бумажного пакета, с отрезанным
Приятелем Гогеном – ухом…
Едоки картофеля
Для Шивон Джеймисон[8] к её писательскому дебюту
Под потолком не ярок свет от лампы,
Но поглощать картошки клубни им светло
И запивать еду крепким женевером[9] залпом!
Мелькают алюминиевые ложки голоду назло!
Ближе к блюду этого оркестра ртов
Матери семейства чепчик с рюшками:
«Эй родня! Советую без лишних слов
Очистить дно хлебными краюшками!»
Не все в застолье – Юрген побежал в сарай!
Упитанный друг Юргена – Юрг-поросёнок -
С будущим фермером прилетели в рай -
Рад Юрг! Жуёт, как молния, спросонок!
Хозяин Юрген Юргу рад! Как он его целует:
«Осенью употребим тебя на колбасу!»
Съел Юрг уж всё – лижет руку пустую:
«Радуйся! Месяц и тебя им принесу!»
«А мне?!» – кот Генрик слышит и мурлычет.
«Что, Генрик? Создаёшь хозяину ещё заботу!
Лови мышей!» Завистливый кот Генрик хнычет.
«Эй ленивый кот! Давай – знай свою работу!»
И Юрген, прощаясь с холодом сарая,
Идёт по лесенке, к своей картофельной семье,
И думает, как фермер, сарай хозяйства покидая: