– Помнишь, я готовила Инне жемчужные ванны? – спросила Лика. – Мне это снилось. Ванна, засыпанная жемчугом, и в ней Инна, в жемчуге по плечи. Я счищала ладонью жемчуг, прилипший к мокрой розовой коже, мелкий, крупный, и жемчуг падал на пол со стуком. Пол белый, жемчужный. Ты целовал ее кожу и глотал жемчужины, одну за другой, словно водяные капли. Я смотрела на вас, и мне было больно.
Она рассказывала это неизвестно зачем, не стесняясь мальчика:
– А потом ты сказал мне – у тебя внутри жемчуг. Посмотри. Ты подошел и прижался лицом к моему животу. Ты спросил – видишь? Легкие – в них жемчуг, пузырьками. Ты дышишь жемчугом. Я так тебя ненавидела. Все плохое началось из-за тебя, мне даже казалось, что война началась из-за тебя.
– Ты не любила меня.
– Я не успела.
– У меня больное сердце, и я курил. Тебе было все равно, что мне нельзя, а про Павла Сергеевича не было. Ты переживала за него, нервничала, когда он пил коньяк.
– Ты не защитил меня.
– Я не мог.
– Как не мог?
– Она бы написала на вас, понимаешь?
Они вышли к железной дороге.
– Лика, вот здесь расстанемся, нам надо дальше идти.
И задрожало платье вокруг ее колен, как подбородок в предчувствии слез.
Лика хотела обнять Дмитрия Константиновича, но он стоял, скрестив руки у груди, опустив голову, и обняла мальчика, и обнимала его так, как будто не могла с ним расстаться, целуя пыльные волосы, худые плечи.
– Лика, отпусти, мы пойдем.
Он взял мальчика на руки.
Она не знала, что сказать последнее, важное, просто смотрела им вслед, потом крикнула:
– Спасибо, что пришли.
После отъезда Дмитрия Константиновича и Инны о случившемся старались не вспоминать. Дни проходили по-прежнему, но Лике ничего уже не было нужно. Утром и после обеда – процедуры, вечерами же Лика заходила к Павлу Сергеевичу и сидела, сидела, просительно чего-то выжидая, какого-то прощения, но он молчал, что-то писал, не поднимая на нее глаз, потом спрашивал:
– У тебя нет никаких дел?
Она вставала, шла на улицу. А на улице, в танцевальной раковине, прижимались друг к другу пары, и она думала – как все закончилось быстро-быстро.
На теннисном корте, пустом после дневной игры, два мальчика перебрасывались мячом. Она попросила:
– Научите меня.
– А мы сами не умеем.
– Но вы же играете. Покажите как.
– Берете ракетку и бьете по мячу.
– Эту?
– Эту.
– Тяжелая.
– Тяжелая, это вам не бадминтон.
В темноте не было видно ни рук, ни ног.
– Так?
– Нет, не так. Сначала надо просто научиться бить по мячу. А потом уже через сетку. Понимаете? Вот так высоко подбросить мяч, а потом уже бить по нему. Это очень сложная игра.
– Я не смогу.
– Бросайте мяч, а теперь отбивайте, бейте.
Мяч перелетел через сетку, шлепнулся в песок.
Лика сняла сандалии. Шелестело море, и патефон пел кому-то: «Спи, мое бедное сердце».
– Я не буду вам мешать, играйте.
Она села на скамью возле пляжа. Шум волны сливался с ударами теннисных ракеток. Она еще видела мяч, как он летал туда-сюда, и ракетки скользили в темноте прозрачными светлячками, но темнота становилась все сильнее, исчез мяч, исчезли мальчики.