– Господу все возможно. Стараюсь жить с Богом в душе. Ну и мама очень помогала, если бы не она, у меня бы ничего не вышло. – Фёдор конечно лукавил, но как было ему выйти из такой ситуации без обмана? Как?

– Фёдор, ты очень меня удивил. – Вера Петровна, словно не услышав сказанного, взяла тетрадь, в которой он записывал задачи, рисовал фигуры, стала всматриваться, медленно перелистывая страницы.

А он мысленно просил прощение за вранье, – Господи прости меня грешного.

Вслух же отчетливо, раздельно произнес, акцентируя на слове умею, – Вера Петровна, я умею решать такие задачи. Легко. – добавил он

– С грамматикой вижу ты тоже хорошо знаком, и почерк очень неплох. Правда…, – она запнулась, пристально вглядываясь в написанное. – Правда он очень странный. Как у взрослого.

Она помолчала.

– А читаешь ты также хорошо, как решаешь и пишешь?

– Даже лучше Вера Петровна, чтение моё любимое занятие.

– Ты очень самоуверенный мальчик, даже не знаю хорошо ли это в твоем возрасте.

Фёдору стало стыдно, он почувствовал, как нагреваются уши, схватился за кончик левого, одернул руку – кипяток.

– Вот почитай пожалуйста, – она протянула тоненькую книжку Сказка о рыбаке и рыбке.

– Вера Петровна, я очень люблю Александра Сергеевича, но можно лучше вот это, – встал, подошел к учительскому столу, взял с края томик Чехова.

Пробежал по содержанию, выбрал понравившийся и начал с выражением читать,

– Антон Павлович Чехов. Спать хочется. Рассказ.

С таким усердием он не читал никогда в жизни. Поняв, что Вере нравится, он перестал напрягаться, речь его лилась хоть и торжественно, но свободно. Он менял интонацию, подстраиваясь под слова автора, под настроения героев. Атмосфера рассказа стала вытеснять реальность, спустя минуту они окунулись в нить повествования, заняв в ней место не наблюдателей, но участников.

Мучения Варьки захлестнули, заставили их сблизиться в своём сопереживании, забыть про окружающее, проникнуться друг к другу доверием и симпатией. У них появилось нечто общее. Так сближаются люди в своем желании помочь горю других, в своем желании разделить боль бедствующих и скорби обездоленных. Сами не заметив этого они сделали первый шаг навстречу друг другу.

И надо же такому случиться, когда рассказ достиг высшего градуса напряжённости, своей кульминации, когда ложное представление уже овладевало Варькой, открылась дверь, и в класс вошел все тот же моложаво пожилой мужик, на сей раз уже в спортивном костюме.

Верочка прижала указательный палец к губам, – мол, тише, но поздно, момент был безвозратно испорчен. Страшное очарование рассказа рухнуло, чеховская магия рассеялась. Федор спокойно, без надрыва дочитал до конца и смолк. А незваный гость заплескал аплодисментами,

– Браво, колоссально, просто изумительно. Да вы батенька талант, да что там талант, талантище. – он изливался в похвалах, искоса поглядывая на Верочку.

Та молчала, не сводя с Фёдора глаз. Фёдор понял, что ей понравилось. Ему даже показалось, что в краешке глаза сверкнула слезинка, но Вера незаметно её стерла, и Фёдор поразился, как она умеет чувствовать, как сопереживать, принимая героиню рассказа так близко к сердцу, как настоящую, как живую. Какое же милосердие и любовь, какое сопереживание ложил в тебя Всевышний, что ты способна заплакать при чтении простого рассказа. И опять поймал себя на мысли, что лукавит, ведь он подсознательно специально выбрал этот рассказ, чтоб проверить её на способность сопереживать и жалеть. Ведь любить это и значит жалеть. Ему стало её жаль.

– Вера Петровна, Вы прекрасны. – прошептал он одними губами, но она услышала, засмущалась, как любая женщина.