– А что, – ухмыльнулся Аурей, – мы такие, мы могем. Да не бойся, справимся. Я предлагаю прибегнуть к теории малых чисел.

– Как это? – вопросил Нивей.

– Все просто! – разъяснил диспозицию Рыжий. – Если мы с тобой здесь, в, прости Господи, Каках найдем хотя бы одного человека, которого мы оба захотели бы помиловать, это будет означать, что и на всем человечестве крест ставить рано. Я думаю, что этот человек должен нас чем-то удивить, или даже восхитить. Еще лучше, если он нас в чем-то сможет превзойти.

– Смеешься? – не уловив иронии, поинтересовался Белый. – Разве же это возможно, чтобы человек превзошел ангела?

– Знаю, что невозможно, – прозвонил в грустный колокольчик Рыжий. – Знаю. Но, для чистоты эксперимента…

Нивей с подозрением посмотрел на друга. От острого приступа проницательности даже зазолотились, словно нити накаливания, редкие волоски на подбородке, раскалился кончик носа.

– Ну да, – сказал он, – для чистоты эксперимента. Если ты рассчитываешь, что я тебе подыграю – напрасно. Ты мою принципиальную позицию знаешь. В драку больше не полезу, но и в поддавки играть не намерен. На что ты надеешься?

Рыжий, рассыпав по плечам огненные кудри, покачал головой.

– Я просто уверен в своей правоте, – отвечал он. – Надеюсь, что и у тебя будет возможность убедиться в том же.

– Посмотрим, посмотрим… – произнес Белый в ответ, нервно улыбнулся и оскалился. – Уж к какому-то выводу прийти должны. В конце концов, иначе нам отсюда не выбраться.

Из комендатуры на чердаке бывшего кинотеатра, друзья вновь перенеслись на площадь, в самый ее центр, туда, откуда, собственно, и началось их пребывание в Каках.

Утвердившись на плоскости, Аурей раскинул во всю ширь руки и, запрокинув голову, подставил лицо под золотой поток благодати, льющийся из зенита, из переполненного ей солнца. Не удержав восторга, он вскричал:

– Как хорошо-то! Лепота! Благословенно творение твое, Господи!

В отличие от друга, Нивей предпочитал держать свои восторги при себе, если они вообще имели какое-то место. Он лишь поджал губки и потянул носом воздух, демонстративно принюхиваясь.

– Каки, – огласил он результаты своего экспресс-анализа. – Каки.

– Унылое ты все-таки дерьмо, Белый, – выразил свое отношение к подходу друга Рыжий. – Зануда ты, и настоящих как не нюхивал. Но нюхнешь еще, гарантирую. Вот, кстати…

Раздался резкий, пробивающий до мороза по коже, до выгиба позвоночника и опрокидывания горизонта скрип тормозов, следом за которым сквозь темное зеркало тишины, зазмеившееся визгливыми трещинами, проник короткий, как всплеск, глухой вскрик. А потом тишина словно вскипела, и площадь накрыл беспокойным валом гул людских голосов.

Аурей, параллельно с восторгами по поводу творения, и вообще, давно уже наблюдал за ситуацией, которая складывалась в непосредственной от него близости, на пешеходном переходе прямо перед ними.

Вот, что он видел.

Короткая улочка вливалась в озеро площади, словно обращенная вспять Ангара в Байкал. Движение по улочке было односторонним, поэтому со стороны площади она была закупорена ядовито-желтым «кирпичом», хорошо и издалека видимым на круглом красном поле запрещающего знака. «Кирпич» висел над другим знаком, синим, на котором в равностороннем белом треугольнике черный человечек бодро преодолевал черно-белые клавиши перехода. Человечек перемещался справа налево, что предполагало стремительность преодоления преграды. Но так было лишь в графическом варианте, на рисунке, в реальности же народ на переходе стоял. Народ ждал, когда же, наконец, прервется этот бесконечный поток автомобилей, чтобы можно было без опаски и риска для жизни перейти улицу. Но машины все шли и шли сплошным потоком, затирая переход резиной своих колес, наплевав на формальное преимущество пешеходов, цинично пользуясь самовольно присвоенным себе правом сильного. И не находилось желающего, смельчака, чтобы это право у них оспорить.