В квартире Лена молча протянула мягкий халат, а Ирина, стиснув зубы, провела ладонью по её мокрым волосам:– Иди в душ. Согрейся.

Струи воды смывали макияж, но не могли очистить память от едких фраз. Выйдя, Люба замерла на пороге: на столе дымился чай, а подруги сидели, словно грозный совет, готовый к войне.

– Рассказывай, – Ирина положила перед собой нож для масла, будто это клинок.

История вырывалась обрывисто, с паузами на предательские всхлипы. Когда Лена резко вскочила, заметив синяк на запястье, Люба инстинктивно прикрыла его рукавом:– Это… я об дверь…

– Дверь? – Лена с силой ткнула пальцем в воздух, глаза сверкали яростью. – У этой двери нет яиц, и точно не будет!

Ирина мягко сжала её колено, но в этом жесте читалась стальная решимость:– Утро вечера мудренее. Но эта дверь… – Она обменялась с Леной взглядом, полным немых обещаний.

Ночь они провели втроём, как в студенчестве. Люба засыпала под шепот подруг, клявшихся разобраться. А за окном дождь стучал по подоконнику, как барабанная дробь перед битвой. Наконец-то девушки уснули.

"– Отец, не делай этого! – её собственный крик эхом отдался в памяти. Сквозь пелену слёз она видела, как отец, с лицом, искажённым яростью, замахивался ремнём. Кожаный пояс свистел в воздухе, как змея, готовясь впиться в спину молодого парня, который стоял на коленях, сжавшись в комок. Люба бросилась между ними, но грубый толчок отца швырнул её на пол. Ладони пронзила жгучая боль.

– Ты не выйдешь за него! – рёв отца сотрясал стены. Его глаза, обычно тёплые, теперь пылали ненавистью, а жилы на шее надулись, как канаты.

– Мама, пожалуйста, останови отца!– Люба повернулась к матери, вбежавшей в зал. В её голосе звучала мольба, смешанная с отчаянием. Но женщина лишь покачала головой, её руки, всегда такие нежные, теперь холодно сомкнулись на плечах дочери.

– Дорогая, твой отец правильно делает – голос матери прозвучал как приговор. – У тебя уже есть жених. Девушке не пристало путаться с такими, как он. Её пальцы впились в плечи Любы, словно железные тиски, а гладящий жест по голове был фальшивым, как театральная улыбка."

Люба проснулась, резко сев на кровати. Грудь вздымалась, будто она бежала марафон, а губы дрожали, пытаясь заглушить рыдание. Она огляделась – в комнате царила тишина, нарушаемая лишь размеренным дыханием Ирины и Лены. Лунный свет струился через шторы, освещая их мирные лица. "Это всего лишь сон…"– прошептала она

В комнату уже пробрался утренний луч солнца. Он пробивался через окно, падая на кровать, где спали девушки. Лишь Люба сидела посреди постели, сжимая грудь в тщетной попытке унять дикую боль в сердце – такую, что хотелось выть, громко, на весь мир. Её руки дрожали, будто это она стояла на коленях, а её мужчина хлестал ремнём.

Но почему эти люди казались ей такими знакомыми? Она снова и снова прокручивала в голове их лица, пытаясь понять. Каждый удар в её памяти отзывался новым спазмом. Она знала их – знала, как будто прожила их жизнь. Но как?

– Мамочки… Это же… – Услышав собственный голос, прозвучавший слишком громко, Люба резко закрыла рот ладонью. Испуг и недоумение сжали горло.

Сон был настолько ярким, будто это происходило наяву. Стоило закрыть глаза – и перед ней снова вставала та картина: молодой человек на коленях, его сведённое от боли тело, хлёсткие удары ремня…

Луч солнца скользнул по лицу Ирины. Та, не просыпаясь, зажмурилась, сморщила нос и уткнулась в подушку, натянув одеяло до самых ушей. Люба замерла, боясь пошевелиться – лишь бы не разбудить подруг.

– Лена, твою мать, ты снова не закрыла шторы! Совсем спать невозможно! – проворчала Ирина, резко скидывая одеяло.