И всё же Заратустра медлит. Он смотрит на ветряки, что крутятся без устали, и на дым ТЭС, что стелется над землёй, и чувствует: что-то не так. Где тот мир, что обещал киберпанк? Где небоскрёбы, пронзающие облака? Где киборги, чьи глаза горят вызовом? Вместо этого – поля, усеянные турбинами, что питают не великие города будущего, а старые пригороды с их унылыми домами. Вместо сетей, где хакеры сражаются с богами, – алгоритмы, что продают рекламу и лайки. Вместо репликантов, ищущих смысл, – роботы Tesla Bot, что машут руками, но не могут поднять сумку из сельпо. Мечта киберпанка разбилась о зеркало, и в отражении проступил нищепанк.

Почему же киберпанк не стал реальностью? Заратустра видит ответ в симулякрах, что заполонили мир. Бодрийяр предупреждал: эпоха копий без оригинала наступит, и она наступила. Киберпанк мечтал о технологиях, что трансформируют, но мы получили технологии, что имитируют. "Метавселенная" – не сеть Гибсона, где сознание парит над миром, а виртуальный сарай, где миллиарды тратятся на голограммы пустоты. Дроны, что жужжат над полями, – не летающие машины "Бегущего по лезвию", а игрушки с литиевыми батареями, едва отличающиеся от моделей 80-х. Даже электромобили Tesla, что должны были стать символом нового века, собираются людьми, чьи зарплаты режут, чтобы они могли ездить на старых "Фордах" – не ирония ли это?

Крах киберпанка – это не провал технологий, а провал воли. Там, где Гибсон видел бунт, мы видим покорность. Хакеры стали кодерами, что клепают приложения за печенье в офисе. Киборги превратились в роботов Boston Dynamics – зрелищных, но бесполезных, отвергнутых в пользу ослов. Репликанты не задают вопросы о бытии – их заменили ИИ-аватары "Мисс ИИ", чья красота измеряется не душой, а трафиком в соцсетях. Киберпанк обещал битву за будущее, но нищепанк дал нам шоу: танцы роботов на YouTube, эскизы марсианских городов, что никогда не будут построены, ветряки, что крутятся ради иллюзии "зелёного" мира.

Заратустра смотрит на этот мир и понимает: сверхчеловек не родился ни в духе, ни в кремнии. Киберпанк был мечтой о технологическом возвышении, где человек и машина могли бы вместе пересечь пропасть. Но вместо моста мы построили зеркала – симулякры, что отражают не реальность, а её тень. Ветряки и ТЭС – не символы прогресса, а памятники стагнации, где энергия служит не трансформации, а поддержанию старого. Нищепанк – это киберпанк, лишённый души, его бледная копия, где неон сменился тусклым светом экранов, а бунт – лайками.

Так Заратустра остаётся один. Его сверхчеловек не нашёл места ни среди гор, ни в городах киберпанка, ни в полях нищепанка. Мечта о возвышении разбилась о реальность симулякров, и вместо будущего нас ждёт лишь эхо прошлого – угольный дым, гудение турбин, и человек, что смотрит в экран, не замечая пропасти под ногами.

Заратустра стоит на краю поля, где ветряки лениво машут крыльями, а угольный дым стелется над горизонтом, словно саван. Он видел мечту киберпанка – неоновые города, где человек и машина сливались в дерзком танце над пропастью, – но она растаяла, как мираж в пустыне симулякров. Теперь перед ним нищепанк – не утопия и даже не антиутопия в классическом смысле, а нечто иное: мир без героев, без пафоса борьбы, без величия падения. Здесь технологии существуют – их гудение наполняет воздух, их образы мерцают на экранах, – но они не служат человеку, не возвышают его, не бросают вызов судьбе. Они просто есть, как мебель в заброшенном доме, как тени на стенах пещеры Платона, где нет выхода к свету.

Классическая антиутопия – это "1984" Оруэлла, где Большой Брат смотрит из каждого угла, или "Дивный новый мир" Хаксли, где счастье разлито в таблетках. Там были тираны, чья воля гнула людей, и герои – пусть сломленные, как Уинстон Смит, или сомневающиеся, как Джон Дикарь. В этих мирах технологии работали: они подавляли, контролировали, манипулировали, но всегда были инструментом в руках силы – зловещей или обманчиво мягкой. Нищепанк же – антиутопия другого рода. Здесь нет тиранов с хлыстами, нет подпольных бойцов с бомбами. Нет даже великой цели, ради которой можно страдать или умирать. Есть только равнодушная реальность, где технологии существуют сами по себе, а человек – лишь зритель, застрявший в зрительном зале без выхода.