Но где-то в 70-х годах гудение фабрик начало стихать, а шорох банкнот и щелчки клавиш – нарастать. Нефтяные кризисы показали уязвимость индустрии, что питалась углем и нефтью, а глобализация начала растягивать сети капитала за пределы заводских стен. Производство стало уходить туда, где руки были дешевле – в Китай, Индию, Мексику, – оставляя ржавые цеха в Детройте и Манчестере. Капитализм, что строил мир из железа, стал искать прибыль не в станках, а в бумагах: акции, облигации, деривативы заменили болты и гайки. Финансовый сектор, что в начале века был слугой индустрии, стал её хозяином.

80-е годы принесли дерегуляцию – Рейган и Тэтчер развязали руки банкам, и капитал воспарил, как воздушный шар, что оторвался от земли. Уолл-стрит превратился в храм нового культа: здесь богатство рождалось не из угля, а из чисел, что танцевали на экранах. "Чёрный понедельник" 1987-го показал хрупкость этого мира, но урок был забыт – финансовые пузыри стали нормой. Доткомы 90-х обещали интернет-революцию, но лопнули, оставив после себя дым спекуляций. Ипотечный кризис 2008-го – ещё один пузырь, что надулся на долгах и рухнул, унеся дома и сбережения, но не веру в то, что деньги можно делать из воздуха.

К XXI веку капитализм окончательно стал миражом. Tesla, что строит фабрики в Техасе и Шанхае, – не Форд: её стоимость – не в машинах, а в акциях, что растут на обещаниях Марса, пока рабочие считают урезанные зарплаты. "Метавселенная" Цукерберга – не завод, а финансовая авантюра: миллиарды вложены в пиксели, что не кормят, не греют, не везут. Криптовалюты, NFT, стартапы с единорогами – это пузыри, что парят над землёй, где ветряки крутятся ради вида, а уголь дымит ради выживания. Капитал больше не строит – он спекулирует, надувая мыльные шары, что лопаются, оставляя дым и пустые карманы.

Этот переход – от индустриальной мощи к финансовым пузырям – и есть предыстория нищепанка. Там, где фабрики XX века были осязаемы, как топор Хайдеггера, финансы XXI века – симулякры Бодрийяра, фетиши Маркса без плоти. Они не возвышают человека, как мечталось в киберпанке, а уводят его в гиперреальность, где богатство – это цифры на экране, а труд – тень за кулисами. Ветряки и ТЭС, что питают этот мир, – последние осколки индустрии, но даже они служат не бытию, а иллюзии, что прогресс ещё жив.

Капитализм XX века обещал мощь, что вознесёт мир к звёздам, но вместо этого дал пузыри, что растворяются в дыму. Фабрики ржавеют, станки молчат, а богатство утекает в виртуальность – в аватары "Мисс ИИ", в эскизы марсианских куполов, в алгоритмы, что считают лайки. Это не крах, а стагнация: мир, где капитал оторвался от земли, как воздушный шар без груза, но не взлетел, а повис в серой мгле. Нищепанк – это итог: от железа, что гнулось под молотом, к цифрам, что тают в воздухе, от мощи, что строила города, к пузырям, что строят лишь мечты, растворяющиеся в дыму несбывшегося.

Дым угольных ТЭС смешивается с дымом лопнувших пузырей – это пейзаж XXI века. Капитализм, что начинался с рёва машин, стал шорохом клавиш, что стучат ради прибыли без сути. Ветряки крутятся, фабрики гудят, но их энергия питает не прогресс, а ширму, за которой нет ни сверхчеловека, ни революции – только тень индустриальной мощи, что истаяла в финансовых миражах. Это нищепанк: мир, где капитал забыл землю, оставив человека в дыму иллюзий, что не греют и не держат.

Когда-то мир был паутиной, сотканной из стальных нитей: корабли плыли через океаны, груженные углём и хлопком, поезда мчали сталь и зерно через континенты, самолёты несли микрочипы и мечты о завтра. Глобализация обещала сделать планету деревней – единой, связанной, где капитализм XX века, перешагнувший от фабрик к финансам, найдет своё завершение в бесперебойном потоке товаров и идей. Но где-то в начале XXI века паутина начала рваться: контейнеры застревали в портах, заводы замолкали без деталей, полки пустели, а "будущее" – то самое, с роботами, Марсом и изобилием – так и не доехало. Разрыв цепочек поставок стал не просто сбоем, а приговором: глобализация, что несла прогресс на своих плечах, споткнулась, оставив мир нищепанка в пыли, где ветряки крутятся ради вчера, а дым угольных ТЭС пахнет прошлым.