Выжглась графа «выполнено».

Слухи.

Петухи снова захламляют уши. Впитав эти звуки, мальчишка почувствовал, что у него снова мерзко сводит зубы от таких знакомых, вроде, звуков. На завтрак надеяться не приходиться, матушка встаёт раньше крикливых птиц и уходит в поле. Быть фермершей непросто, мужского плеча нет, но папка, наверное, занят более занятными делами. Сопляк оделся, подраная рубаха, штанцы из мешка из-под муки. Есть конечно нарядные одеяния, вон, в шкафу висят на шпале, матушка говорит, что такие одеяния только в особый день на себя вешают. За четырнадцать лет своих, еще ни разу не пригождалось. Но каждый год, на день рождения, матушка делает замеры и подшивает под размер мальца.

Всё достаточно просто, нужно дойти до кормилицы, взять две монеты, мешок гнильцы, закласть в телегу и переться до рынка, за две монеты можно потчевать обедом, но вернуться должен с семью монетами. Поэтому иногда, припасая себе обед со вчера, малой продавал гнильцу в пять монет, что было довольно быстро, ведь народ не понимает, чего это вчера семь, завтра пять, потом опять семь, и охотнее покупают в пять. Стоит заметить, что и в семь то самое дешевое предложение. Но и гнильца то подсохшая у матушки. Барак пока без крыши, сначала его подустроить матушка хочет, завести кур, а вот потом уже и погребок под гнильцу выделить. Тогда можно и по 15 монет продавать.

– Матушка! Я с петухами, сразу к вам! Ни минутки не промедлил.

– Молодец, сын. – мускулистая, крупная, очень устрашающая на вид женщина, сняла с себя плуг, улыбнулась. – Ты знаешь, гнильцы сегодня два мешка, держи, – она положила в ладонь мальчишки две три монеты, – Вернешь четырнадцать, но за потраченное время возьми себе голяшку с варёнкой, трёх монет, думаю, хватит. Мешки за бараком. Давай, топай, сорванец. – поцеловав его в лоб, она надела плуг на свои внушительные плечи и продолжила свой поход по полю.

Да что ж за невезение такое, подумал парень, хотел сегодня продать за пять, и пойти с Виском к сторожу древенских, он обещал о черпашонке своём рассказать. О сторожиле древенскому известно не много, с его слов то много, а реального чувствуется в этом мало. Если это единственный, кто был в древе и вернулся, тогда малец рыцарь кровей королевских. Но что-то настоящее в его рассказах есть, будто так складно выдумать сложновато было бы. Добравшись до барака, мальчик запряг себя в упояску для телеги, крепко закрепил стежки, погрузил два мешка, открыл ворота, протащил телегу без упряги, это самое бесивое действо, ведь если упояску стыковать с телегой сразу, закрывать ворота крайне неудобно. Далее всё просто, четыре пальца от солнца из-под горы, и до рынка рукой подать.

Всю дорогу преследовали мечты. Ведь став героем Великого древа, ты собственноручно увековечиваешь себя в глоссарии. Плюс умелых рук там всегда не хватает. А парень то не промах, однажды руку себе насквозь вилами проткнул, боль была неимоверная, так он второй рукой за раненую схватился, и пока сжимал, крича от боли, та залечилась. Стоял, опешив, думал, бред какой-то. На следующий день ножом себе палец поцарапал, прижал ладонью, зажило. Молчал он об этом, долго. Обдумывал, он кто, воин или лекарь. Коль заживает на себе быстро, то воин, а коль лечить может, то лекарь, проверить то, как, не понимал, матушке же не расскажешь. Так вот однажды Виск шлёпнулся с забора, руку ободрал, так тоже ему залечил, улыбки у сосунков были шире богатых, лекарь, точно героем будет.

На дороге стоял Виск, веселый, зараза. Будет отрадно увидеть его расстроившуюся моську, коль узнает он, что гнильцо будем стоять и продавать.