– А вы неплохо разбираетесь в современном искусстве, Богдан, – иронично бросает Карина, и, слегка повернувшись, я замечаю пробивающуюся на ее губах улыбку, которую она, само собой, пытается сдержать.

Поверить не могу. Неужели она тоже считает, что творчество этого Дербинского – полная хрень? А я-то думал, в ее кругах принято восхищаться подобной дребеденью.

– Так вам не нравится? – блондин переводит ошарашенный взгляд на Карину.

– Нравится, – она больше не в силах бороться с собой и улыбается уже очень широко. – Но не больше, чем собачьи фекалии на газоне у дома.

Не сдержавшись, я громко прыскаю в кулак, а еще через секунду слышу ее переливчатый смех. Звонкий и чистый. Мы опять с ней совпали, нам обоим чертовски смешно. Ну разве это может быть просто случайностью?

19. Глава 19

Карина

Пока Богдан с присущей ему от природы дерзостью рассуждает о современной живописи, мой внутренний бунтарь дьявольски хохочет. Ну наконец-то хоть кто-то решился озвучить правду, которую знают без исключения все, но в угоду сложившимся устоям предпочитают игнорировать.

Конечно, картины Всеволода Дербинского – это редкостное дерьмо. Такое же, как их автор, – эгоцентричный, страдающий манией величия и, как по мне, совершенно бесталанный человечишко.

Богдан прав, обычно его картины покупают с одной единственной целью – освободить от налогов доход. Вроде даже у Олега имеется несколько таких вот «творений». Что поделать, олигархи – люди жадные и желанием делиться с государством своими деньгами вовсе не горят.

От неприличного смеха, которым разражаюсь сначала я, а потом и Богдан, Алексей Дубровин тушуется и, извинившись, поспешно ретируется. Он, в отличие от моего знакомого, совсем не горит желанием идти против системы и развенчивать мифы о прекрасном. Поэтому я автоматически теряю к нему интерес.

Говоря по правде, я искренне недоумеваю, чем зануда Алексей зацепил мою приятельницу Инессу, взрослую и неглупую женщину… Надо полагать, что в сексе он разбирается гораздо лучше, чем в искусстве. Но лично я общества таких рафинированных мальчиков на дух не переношу. Излишняя правильность и рассудительность в молодости выглядит наиграно и неестественно, а я, знаете ли, устала от фальши. Сама вон тоже, насквозь фальшивая.

Вероятно, именно поэтому меня так отчаянно тянет к самонадеянному, наглому, но такому честному Богдану. Вот вроде умом понимаю, что нужно взять себя в руки, возмутиться его неуместной напористостью, отойти подальше… Но вместо этого я продолжаю стоять в полуметре от него и глупо хихикать, будто впервые влюбившаяся девица на свидании с самым классным парнем школы.

– Очередной ухажер? – провожая взглядом удаляющуюся фигуру Алексея, интересуется Богдан.

– Боже упаси, это молодой человек одной моей приятельницы, – усмехаюсь я.

– Интересный тип, – задумчиво тянет он. – Да и вообще люди здесь занимательные. Друзья твои?

– У меня нет друзей, – мотаю головой. – Скорее, просто знакомые и приятели.

– Как это нет друзей? – недоумевает парень. – Разве так бывает?

Мы с ним неспешно бредем вдоль стены с картинками, делая вид, что обсуждаем живопись.

– Во взрослой жизни бывает, – вздыхаю я. – Детство уходит, а вместе с ним исчезают и друзья. Это нормально.

– Ничего нормального, – возражает Богдан. – Отстойная, значит, была дружба, раз не выдержала испытания временем. Если человек по-настоящему твой, он не растворится в вечности.

– Время – страшная сила. Впрочем, как и расстояние, – замечаю я, останавливаясь у незнакомой мне картины, на которой изображен мальчик, запускающий в небо красный воздушный шарик. – Не нужно их недооценивать.