Никто не узнает Татьяна Никандрова

1. Глава 1

Пролог

– Я замужем, Богдан. И то, что случилось вчера, не должно больше повториться. Никогда.

На лицо парня ложится грозная тень, а пухлые губы превращаются в тонкую нить:

– Почему не должно? Тебе ведь тоже было хорошо со мной.

Вот же упертый мальчишка!

– Ты вообще слышал, что я сказала?! – развожу руками. – Я за-му-жем!

– Я знаю, что ты замужем. Еще вчера понял, у тебя ведь кольцо на пальце, – мрачно изрекает он. – Однако это не помешало тебе переспать со мной.

К щекам мгновенно приливает стыдливый жар, а дыхание сбивается так, будто меня резко ударили под дых. Невыносимый, несносный провокатор! Вот, кто он!

– Прекрати! – смутившись, обрываю я. – Это не шутки. Если о нас кто-то узнает, это разрушит мой брак, мою карьеру и вообще всю мою жизнь!

Несколько секунд Богдан пристально смотрит мне в глаза, и под его прямым, полным немого осуждения взглядом я чувствую себя ничтожной букашкой. Лживой и лицемерной.

– Расслабься, никто не узнает, – наконец произносит он. – Пока ты сама этого не захочешь.

Глава 1

Карина

– Карина Владимировна, судя по многочисленным отзывам в Интернете, многие посчитали ваш роман «Вечное» антироссийским и формирующим ложные ценности. Как вы к этому относитесь? – очередной журналист-хайпожор поднимается с места, озвучивая раздражающий своей банальностью вопрос.

– Меня мало интересует мнение овощеподобной массы, – холодно отзываюсь я, стараясь не реагировать на очевидную провокацию. – Следующий вопрос?

– Разве можно называть людей «овощами» только потому, что их убеждения не совпадают с вашими? – журналюга и не думает сдаваться.

– Несовпадение взглядов здесь ни при чем, – злобно усмехаюсь я. – Просто у некоторых индивидов напрочь отсутствует критическое мышление, и они проглатывают все, что заливают им в уши средства массовой информации. А когда человек не думает своей головой, он мало чем отличается от овоща.

– То есть вы не согласны, что ваш роман подрывает основы патриотизма? – допытывается он, довольный тем, что я заговорила.

– Если «Вечное» и подрывает какие-то основы, то только основы тоталиторизма, который процветает в нашей стране, прикрывая свое уродливое лицо этим самым патриотизмом, – чувствуя, что завожусь, отвечаю я. – Антироссийская пропаганда и космополитизм – это не одно и то же.

Коротко кивнув, журналист садится, и к атаке переходит следующая акула пера с ярко-вишневыми губами.

– Главная героиня в романе заканчивает жизнь самоубийством, застрелив сначала своего сына, а затем и себя, – жеманно растягивая слова, говорит она. – Является ли это некой отсылкой в смерти вашего собственного ребенка?

– Нет. Это художественный вымысел, а не автобиография, – с трудом выдавливаю я, чувствуя, как предательски садится голос. – Давайте закончим на этом.

Бросаю короткий взгляд на своего менеджера, полыхающего всеми оттенками красного, и резко поднимаюсь на ноги, со скрипом отодвигая стул позади себя.

Пресс-конференция не задалась с самого начала. Это глупо отрицать. Как бы я ни пыталась вывести ее в более интеллектуальное русло, газетным писакам интересны лишь две вещи: обсуждение политических дрязг и копание в грязном белье. Собственно, этим они и занимались весь прошлый час. Как же надоел этот дешевый цирк!

«Карина Владимировна, а рассуждали бы вы так смело, если б не имели второго гражданства?» «Почему вы не пошли на митинг в поддержку Панькова, хоть и позиционировали себя его сторонницей?» – бестактные вопросы, словно дротики с отравленными наконечниками, впиваются мне в спину.

Суки. Бесчувственные суки. Ничего святого для них нет. Мать родную продадут ради рейтинговой статьи!

С силой сжимаю кулаки, и ногти больно впиваются в кожу ладоней. Но это даже хорошо, что больно. Боль отрезвляет. По существу, она является единственной субстанцией в этом пропитанном лицемерием мире, способной вправить человеку мозги. А мне сейчас это крайне необходимо. Я и так наговорила слишком много лишнего.

Пулей вылетаю в фойе и, громко цокая каблуками по мраморному полу, устремляюсь к лифтам. Пара десятков метров, несколько этажей – и я наконец окажусь в долгожданном безмолвии пустого номера. Как и все творческие люди, я махровый интроверт, и стремление к одиночеству для меня – норма. Но сегодня я прямо-таки превосхожу саму себя: мое желание избавиться от посторонних превращается в настоящее наваждение.

Господи, побыстрее бы!

– Карина Владимировна, подождите, – позади раздается запыхавшийся голос Алины, моей ассистентки. – Куда ж вы так убежали? У нас ведь обязательства…

– Давай завтра, – притормаживая, вздыхаю я. – Все завтра, Алин. Я урегулирую, позвоню кому нужно, извинюсь.

Устало потирая виски, вскидываю взгляд на молодое румяное лицо девушки, в котором читаются отблески сочувствия. Возможно, даже искреннего. Алина – одна из немногих, кто, работая в медийной сфере, умудрился сохранить в себе человеческое начало.

– Как вы? – тихо и очень мягко спрашивает она, и я понимаю, что речь идет не о провальной пресс-конференции, а о моем внутреннем состоянии.

– Не очень, – честно признаюсь я. – Но завтра, надеюсь, будет лучше. Просто мне нужно немного побыть одной.

– Хорошо, – понимающе кивает она. – Я сделаю объявление, что вам внезапно стало плохо и именно поэтому вы так спешно покинули зал. К проблемам со здоровьем общественность относится более лояльно, чем к личным.

– Спасибо, Алин, – выдавливаю из себя благодарную улыбку. – Я пойду.

Попрощавшись с ассистенткой, прохожу несколько метров и, остановившись у колонны, задумчиво приваливаюсь к ней плечом. Несмотря на явное нежелание с кем-либо разговаривать, я все равно чувствую потребность в поддержке. В небольшом участии и душевном тепле, которые могут подарить только близкие.

Проблема в том, что по-настоящему близких людей у меня нет. Ну, то есть формально ими, наверное, являются мама и муж, но в последнее время пропасть между нами можно мерить аршинами – так сильно и беспросветно углубилось недопонимание.

И если в нашем с Олегом браке осталось хоть немного теплоты, которую мы отчаянно пытаемся сохранить, то отношения с матерью можно охарактеризовать одним единственным словом – плохо. Настолько плохо, что, даже находясь под дулом пистолета, я бы не позвонила ей, чтобы излить душу. Слишком много иголок в прошлом она в меня воткнула.

Немного подумав, я все же принимаю решение набрать мужа. Как-никак он сам просил отзвониться после конференции и рассказать о том, как все прошло.

Несколько секунд слушаю протяжные гудки, а затем из динамика доносится голос Олега. Приятный, но слегка высоковатый для мужского. Помню, из-за голоса в день нашего знакомства я даже подумала, что он гей. А потом, через пару недель в спальне убедилась в обратном.

– Да, дорогая, привет! Как все прошло? – сразу переходит к важному он.

– Привет, довольно паршиво, – невесело усмехаюсь я. – Набросились на меня, как стая голодных гиен. Каждый норовил укусить побольнее.

– А до чего в основном докапывались? – интересуется муж.

– Цитировали статью Лозового, где мой роман называется «бездушным продуктом западной поп-культуры», упрекали в идеологической диверсии, радикальном феминизме и прочих смертных грехах, – с иронией в голосе сообщаю я.

– Хреново, – после небольшой паузы отзывается он.

– Да не то слово, – мрачно подтверждаю я. – Ублюдки хотели испить мою кровушку, всю до последней капли. Но я не дала им этого сделать.

– В смысле?

– Просто встала и ушла.

– Взяла и без объяснения причин прервала конференцию? – голос мужа подскакивает на несколько октав.

– Ну да.

В трубке раздается тяжелый вздох, а затем Олег продолжает:

– А ты не думаешь, что погорячилась, Карин? Ведь от общественной огласки зависит успех твоей книги.

– Да плевать на этот успех! Пошли они все к черту! – в сердцах восклицаю я. – Что эти недалекие писаки понимают в настоящей литературе? Их взгляд зашорен, а рынок переполнен низкосортными бульварными романами, которые они восхваляют! Когда вокруг одни штампы, истинное искусство воспринимается в штыки.

– Ты безусловно права, но, – муж запинается, – тебе не кажется, что «Вечное» и впрямь немного сыроват и чересчур претенциозен? Возможно, ты где-то недожала, недоработала…

Поверить не могу. Просто не могу поверить, что он это говорит. Последние два года я пашу как лошадь, посвящая работе всю себя без остатка. Когда меня уже перестанет преследовать это унизительная приставка «недо»?

– Роман хорош, – цежу сквозь зубы, изо всех сил сдерживая ярость. – И ты бы в этом не сомневался, если бы сформировал мнение сам, а не руководствовался рецензиями тупорылых критиков!

– Карин, не заводись, – дает заднюю он. – Ты же знаешь, я занятой человек. Вот будет отпуск, обязательно прочту все твои книжки.

Отпуска у Олега не было уже несколько лет. Так что вряд ли в ближайшем обозримом будущем ему представиться возможность познакомиться с моим творчеством.

– У меня лифт приехал, сейчас связь пропадет, – лгу я, стремясь поскорее завершить разговор, который с каждой новой секундой тяготит меня все больше.

– Понял. Спокойной ночи, дорогая, – с готовностью прощается муж, и я сбрасываю вызов.

Внутри все клокочет и бурлит от возмущения. Рассчитывала получить поддержку, а в итоге напоролась на новую порцию критики. Честно? Меня от нее уже тошнит. Понимаю, что профессия писателя обязывает воспринимать чужое мнение со спокойствием удава и невозмутимостью черепахи, но, черт подери, это все легко только в теории! А на деле очень неприятно, когда кто-то тыкает в твое творение палкой, измазанной в дерьме.