– Заказ готов, – мужчина подал нашу рыбу и жареные овощи.

Рыбная лавка находилась у берега пляжа Cala Pulcino**, поэтому я предложил сесть у скалы.

(**Кала Пульчино – потрясающий пляж, расположенный на южномитальянском острове Лампедуза, Сицилия.)

– Хорошей торговли! – пожелала Инесс рыбаку и побежала за мной.

Мы сели у скалы. Я дал Инесс своей пиджак, а сам сел прямо на землю.

– Спасибо, – Инесс надела свои белые очки, спасаясь от солнца. Благо ветерок не давал умереть от жары.

Вода была такой прозрачное, что казалась совершенно берёзовой. Открыл бумажную коробку с рыбой и овощами, поставив между нами и протянув Инесс салфетки с пластмассовыми приборами.

– Почему ты улетел в Ломбардию? – неожиданно спросила Инесс, надкусывая мякоть скумбрии, – Из-за моего признания?

Еще ни раз мы не поднимали тему того, что произошло пять лет тому назад. Инесс призналась, что любит меня. Я отверг ее. Тогда это было логичнее всего. Но улетать я не собирался, пока…

– Даниэль увидел твое сообщение. То…

– О поцелуе, – закончила Инесс.

Я кивнул, поджимая губы.

– Я улетел, во-первых, потому, что нужно было разбираться с имуществом де Лазаров. Во-вторых, ты должна была понять, что, между нами, ничего не получится.

– Я была маленькой и наивной, Тристан, – она назвала меня по имени, а значит была на полном серьезе, несмотря на улыбку. – Мне правда казалось, что ты тот самый. Но это далеко не так.

– Прости, – мой взгляд направился вдаль, к горизонту.

– За что? – усмехнулась Инесс, – За то, что сказал, как есть? Не давал ложных надежд и был честен со мной?

– За то, что наговорил о родителях.

Инесс замолчала, потом закинула в рот помидор черри, и спустя минуту молчания ответила:

– Но ведь и в этом ты был прав. Я никогда не была для отца чем-то большим, чем сосуд, который он показывал всем, в качестве дочери. А мама хотела наполнить меня кристально чистой водой, не зная, что внутри меня столько трещин и грязи.

– Но при этом ты сохранила собственное «я», что важно.

– Может быть, – пожала плечами малая, – А твоя мама? Какая она?

Я улыбнулся, несмотря на давящее чувство в области солнечного сплетения.

– Она чистая француженка, у нее очень интересный акцент, и она всегда принимала нас с братом такими, какие мы есть. Наверное, это и вправду важно, когда тебе принимают со всеми изъянами, и не пытаются переделать.

– Именно, – грустно шмыгнула носом Инесс, – А как верить в то, что тебя примут настоящую, когда этого не делают даже собственные родители?

– Однажды, обязательно появится человек, который полюбит тебя такую, какая ты есть, – сделал глоток пива, посмотрев украдкой на малую.

Мне тридцать три. Нашел ли я такого человека? Нет. Может я и соврал, говоря это, ведь порой, даже самый близкий не может принять твои изъяны. И, конечно, мы не вправе их осуждать. Иногда даже мы сами не можем их принять, что уж говорить о чужих людях, да?

– Что еще можешь рассказать о своей маме? – Инесс явно не желала продолжать тему, и я был не против ее закончить.

– Главная мечта мадам Барбары: мои дети.

– Каждая мать желает увидеть внуков, – рассмеялась Инесс, – Твоя мама одна из них.

От этих слов захотелось затопить себя прямо здесь посреди лазурного моря.

– Я никогда не женюсь, – ответил отстранённо.

– А если…

– Даже если буду влюблен, – перебил сразу, – Любовь проходит. Страсть проходит. Чувства проходят. Все это развеивается как дым, и не остается ничего, кроме дыры в сердце.

Я просто не мог пережить все это снова.

– А вы, мадемуазель? – повернулся корпусом к Инесс, – Уверены на счет Валентина?

Инесс изменилась в лице. С усмешкой отвела взгляд, от меня, словно я говорил какой-то бред.