– Да, родной! – радуюсь его воплям как никогда.

Стася вздрагивает, снова копошится, убирает от меня руку и отползает подальше.

– Захар, – трясёт за плечо уже с безопасного расстояния. – Захар, вставай. Будильник.

А то я, блин, не слышу!

– Брысь к себе, – хриплю ей.

Прочищаю горло и понимаю, что затёк весь от сна в одной позе. Мне бы размяться.

– Ты не злишься за то, что пришла?

– Если ты сейчас же не уйдешь отсюда, я очень разозлюсь. Брысь, сказал!

Поправляя пижаму, мелкая сбегает из моей комнаты. Слышу командный голос отца в коридоре. Скатываюсь с кровати, встаю на разминку. Растянув и разогрев мышцы, принимаю упор лёжа, отжимаюсь, чередуя кулаки с раскрытыми ладонями. Для утра двадцаточки хватит. Бодрит лучше кофе.

В душ теперь.

Повесив на шею полотенце, выхожу из комнаты. Семья уже на кухне. Там отец что-то рассказывает, а наши женщины, маленькая и большая, звонко смеются.

Автоматом прохожу мимо ванной к ним. Киваю маме, суетящейся у плиты. Отец строго смотрит на мой голый торс, растрёпанный вид и домашние треники, держащиеся низко на косточках бёдер.

Стася улыбается. Лёгкая такая, всегда весенняя. Моё сердце начинает колотиться чуть сильнее. В непонятках торможу его. Бросаю ещё один взгляд на сестрёнку и всё же ухожу смывать с себя пот после утренней разминки.

Возвращаюсь к своим уже в приличном виде. Штаны всё теже, сверху футболка. Стася уплетает омлет, наскоро запивая его соком. Набила полный рот, щёки как у хомяка. Ловит мой взгляд, краснеет и жуёт интенсивнее.

– Ну не торопись ты так. Подождёт тебя Захар, – гладит её по волосам мама. – Он и сам ещё не собрался.

– Я ж как в армии, мам. Пока горит спичка.

– Ну-ну, – хмыкает в густые усы отец. Смотрит на часы. – Ты на развод не опоздаешь? – отрицательно качаю головой. – Где был вчера?

Переглядываемся с мелкой. Я её не сдаю. Говорю только за себя.

– В клубе с парнями встретился.

– А ничего, что ты живёшь по уставу и фактически на казарменном положении, хоть и дома? – строго. – Это залёт, курсант!

– Я ж не в форме, кто меня видит? Тихо посидели, познакомились ближе, разошлись.

– Мать сказала, ты опять в гонки полез. Зачем?

– Ну должно же у меня быть личное. И деньги опять же, – пожимаю плечами.

– Я думал, в твоём возрасте «личное» – это немного другое, – стебёт батя.

– С этим у меня тоже нормально. Не переживай. Я по всем фронтам контролирую.

– Ты бы хоть познакомил с этим «личным», – начинает мама.

Стася насупившись больше не ест. Внимательно вслушивается в разговор.

И чего это?

Смотрит на меня так… странно. Не знай я её с детства, подумал бы, что ревнует.

Играем с ней в гляделки. Я пытаюсь в этих карих глазах разглядеть ответ на ряд своих вопрос, которые меня мучают, но вместо этого улыбаюсь, потому что люди обычно сопят носом, а Стася взглядом. Из него сочится обида, направленная на меня, и я чувствую её кожей.

– Пора, – моя труба разрывается в комнате.

Слетаю с табуретки и собираюсь по-армейски. Сестрёнку жду в коридоре. Мама с заботой поправляет на мне китель. Вздыхает.

– Очень хочу на твою девочку посмотреть. Интересно, какая она, – вздыхает мама.

– Вот когда найду ту, которую буду готов в дом привести, познакомлю. Остальное тебе не надо. И вообще, мне не сорок лет, чтоб ты так за мою личную жизнь переживала.

Я на самом деле знаю, чего она переживает. Но то, что было два года назад я переболел, пережевал и выплюнул. Новый город, новая жизнь.

Малая выходит прямо впритык по времени. И опять этот взгляд обиженный. Что я сделал то?

Стася

Сижу на переднем сиденье его красного Лексуса, бессовестно заглядываю в бардачок и тут же получаю по пальцам. Успеваю увидеть лишь спрятанную на «чёрный день» пачку сигарет, упаковку влажных салфеток для машины и то, от чего у меня внутри опять неприятно зудит – несколько блестящих квадратиков, небрежно валяющихся без коробки прямо с края.