Потом он долго сидел, сцепив руки в замок и глядя на спящую. Не нужен был никакой лекарь. Он бы вылечил её сам… «Если бы мог», – оборвалось перетянутой струной.

Руэри не знал, в какой момент всё пошло не так.

Он сделал глубокий вдох и встал.

Бесшумно приблизился к двери и, выйдя в коридор, приказал привести к нему главного тюремщика.

– Мой господин? – осторожно поинтересовался тот, едва оказавшись лицом к лицу с Алым Королём.

– Ты плохо справляешься, – спокойно сказал тот. – Ещё одна ошибка, и её камера покажется тебе мечтой.

Тюремщик склонил голову в поклоне, приготовившись слушать дальнейшие распоряжения.

– Я сам пришлю лекаря, которому доверяю. С ним будет мой документ. Я хочу… – Руэри сглотнул. Затем прокашлялся. – Хочу, чтобы в её камеру принесли кровать.

Верховный презирал себя за слабость в этот момент. Он хотел, чтобы Айрен сполна испытала всё, что пережил он сам… Хотел и в то же время всё-таки нет.

– Следи, чтобы ей давали хорошую еду. Лекарь скажет точней. И с новой кроватью принесите хороших одеял… Не это рваньё.

Тюремщик поклонился и кивнул.

– Снять ли путы с её рук?

– Нет, – резко ответил Руэри и, больше не говоря ни слова, двинулся прочь к выходу из дворца.

– Ру – э—ри…

В бреду Айрен чудилось, что нежные пальцы брата гладят её по щеке. Так же давно, как много лет назад, когда на охоте одна из тварей пробила когтями её грудь.

Три дня и три ночи провели они тогда в лесу вдвоём. Айрен не могла подняться на ноги, и Руэри целыми днями нёс её на себе. Укладывал спать и гладил по щеке, чтобы смягчить боль.

Когда брат был рядом, Айрен казалось, что никакие беды не страшны.

Старшая дочь первой жены князя Лонана, она привыкла, что все смотрели на неё с восхищением и опаской.

Айрен с детства была красива лицом, талантлива к магии, упорна в учении. Не было в мире вещи, которая не давалась бы ей.

Но именно потому, что Айрен удавалось всё, большинство сверстников предпочитали держаться от неё на расстоянии, смотреть издалека.

Айрен нельзя было поранить или обидеть, как любого из них – за обычную ссору в доме Белого Пламени наказывали домашней работой, того, кто перечил наследнице наказали бы кнутом.

Никто не смел спорить с ней, потому что все боялись её отца.

И никто не желал, чтобы Айрен находилась близко, потому что это означало, что где-то рядом будут и верные слуги её отца.

Поначалу Айрен не беспокоило то, как относятся к ней другие. Она познавала мир, в котором жила, а внимание нянек и телохранителей без того было настолько пристальным, что Айрен могла мечтать только о том, чтобы побыть в одиночестве несколько часов.

Но время шло, и по мере того, как Айрен взрослела, своя особенность начинала её тяготить.

Она не знала детских игр. Не знала развлечений, которым придавалась остальная детвора по вечерам.

Когда Айрен исполнилось одиннадцать и двоюродные братья собирались на заднем дворе, чтобы потанцевать с деревенскими девушками, сбегали на охоту тайком от старших и прятали в широких рукавах кувшины с вином, наследнице оставалось только наблюдать за ними через окно.

Теперь уже не на неё смотрели с восхищением и издалека. Теперь с восхищением смотрела она.

Но даже если бы не пристальное внимание отца, Айрен знала, что никто из сверстников не отважится посвятить её в свои дела. Всем им она казалась холодной, чужой и высокомерной.

Айрен не видела в своих поступках высокомерия. Она слишком привыкла к тому, чему наставляли её учителя – чувства держать при себе, учёбу ставить превыше всего. Всегда быть безупречной.

Мальчишкам не следовало об этом знать, но то, за что их награждали ночью на кухне, ей сулило десять ударов кнута. Дочь Лонана не должна была иметь слабостей. Дочь Лонана должна была стать лучшей во всём.