, – сказал он, едва сдерживая свои эмоции.

Макиавелли остался один лицом к лицу с французским двором. Его отчаяние прорывалось в письмах домой:

«Я уже истратил из собственных средств 40 дукатов и поручил своему брату Тотто занять еще 60. Наш чин, наши личные свойства, да и отсутствие у нас права предлагать то, что могло бы прийтись по нраву французам, – все эти обстоятельства окончательно погубят дело».

Среди множества дипломатических бесед одна стала особенно знаменитой. Кардинал Руанский – Жорж д'Амбуаз – принимал Макиавелли в своих покоях. Человек исключительного ума, но чрезвычайно склонный к высокомерию, он имел обыкновение встречать послов младших республик с нарочитой холодностью.

Разговор зашел о действиях Чезаре Борджа в Романье. Кардинал, небрежно листая документы, бросил:

«Итальянцы мало смыслят в военном деле. Посмотрите на своих кондотьеров – они больше заботятся о собственной выгоде, чем о победе».

Эта фраза задела Макиавелли за живое. Несмотря на всю свою дипломатическую осторожность, он не смог сдержаться:

«Ваше преосвященство, с позволения сказать, французы мало смыслят в политике, иначе они не допустили бы такого усиления Церкви».

В покоях воцарилась гробовая тишина. Кардинал поднял взгляд от документов, его лицо было непроницаемым. Затем он медленно улыбнулся, показывая, что он оценил сказанное.

«Этот молодой флорентинец имеет острый язык. Надеюсь, его ум столь же остер. – так секретарь кардинала Жан де Ганэ позднее записал в своих мемуарах – кардинал никогда не видел никого, кроме короля, чтобы осмелился так говорить с ним».

Октябрь 1500 года принес весть о возможном прибытии нового посла. Макиавелли, переполненный энтузиазмом, вскочил на коня и поскакал к кардиналу Руанскому, находившемуся в 35 километрах от Блуа.

Флорентийский посол, запыхавшийся от быстрой езды, ворвался в покои кардинала. Его энтузиазм был почти комичным:

«Ваше преосвященство! Радостная весть! Флоренция наконец-то посылает представительное посольство! Скоро прибудет Пьетро Антонио Тозинги с полными полномочиями!»

Кардинал, несколько раздраженный этой театральной сценой, ответил с характерной для него холодной иронией:

«Ты сообщил нам об этом. Это правда. Но мы умрем до приезда твоих послов… Однако мы сделаем все, что потребуется, чтобы кое-кто другой умер раньше нас…»

Эти слова, произнесенные 11 октября 1500 года. В Нанте Макиавелли получил новость, которая изменила весь ход его миссии. Агостино Веспуччи писал из Флоренции:

«Синьория наконец образумилась. Десять тысяч флоринов отправлены швейцарцам в качестве аванса. Король доволен и готов к переговорам».

Эта сумма по тем временам была огромной – годовое жалованье самого Макиавелли составляло всего сто двадцать восемь флоринов. Французы немедленно оценили этот жест. Флоримон Роберте, встретив Макиавелли в коридоре, сказал с усмешкой:

«Видите, мессер Никколо, как просто решаются дипломатические проблемы? Золото – лучший дипломат».

Посол Филипп де Коммин в своих мемуарах отмечал, что Людовик XII лично распорядился послать к герцогу Валентино с требованием прекратить притеснения флорентийцев.

Осень 1500 года принесла Макиавелли тяжелые личные утраты. Весть о смерти отца, Бернардо Макиавелли, застала его врасплох. В письме к брату Тотто он писал:

«Отец умер, не дождавшись моего возвращения. Он всегда говорил мне: «Никколо, помни – в политике важны не слова, а дела. Красноречие без силы – пустой звук». Как же он был прав!»

Затем пришла весть о смерти сестры Примаверы. Горе переполняло его сердце:

«Дела мои пришли в расстройство и пребывают в полном беспорядке. Семья разрушается, пока я играю в дипломатические игры с французами»