Кто из зрителей помнит сегодня Арго, Масса, Червинского? Слава пародистов, самая громкая, недолговечна. Их забывают быстрее, чем артистов – исполнителей чужих слов. Журналисты в этом отношении сродни пародистам, откликающимся на злобу дня.

После открытия Дом печати слыл клубом скорее литераторов, чем журналистов. Валерий Брюсов прочел в нем пьесу «Диктатор», он же сделал доклад о мистике и иррациональном в жизни и литературе. В этих стенах прошла дискуссия об имажинизме, защищали этот яркий стиль Сергей Есенин и его друзья. В последний приезд в Москву в 1921 году выступал здесь Александр Блок. Слушали его Пастернак, Маяковский, Корней Чуковский и те, кто решил устроить поэту обструкцию, что им вполне удалось.

В статье «Умер Александр Блок» Маяковский писал: «Я слушал его в мае этого года в Москве в полупустом зале, молчавшем кладбищем, он тихо и грустно читал старые строчки о цыганском пении, о любви, о Прекрасной Даме – дальше дороги не было. Дальше смерть».

Последний раз Москва слышала в Доме печати Сергея Есенина, читавшего «Цветы». Через три месяца цветы несли к его гробу. Над входом надписали: «Тело великого русского национального поэта покоится здесь».

На сцене Дома после триумфов на международных конкурсах исполнителей выступали лауреаты. Играл Театр обозрений. В нем заведовал музыкальной частью Матвей Блантер, автор славной «Катюши».

Центральным домом журналиста особняк назвали до войны. На фронт отсюда из газет и журналов ушли многие и не все вернулись. О чем напоминает памятник и мемориальная доска с именами тех, о ком в конце победных приказов Сталина диктор Левитан по радио после паузы чеканил слова: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины». А Твардовский помянул: «Страна родная! Каких и скольких сыновей не досчиталась ты, рыдая, под гром победных батарей».

Понять не могу, почему в «Распутин» в пятницу не пройдешь без клубной карточки, а в Центральный дом журналиста в любой день – входи, не хочу! – дверь открыта любому с улицы. Для прохода прежде требовалось числиться в штате редакции, проявить себя, представить лучшие публикации комиссии профессионалов, и они решали отказать или принять в Союз журналистов СССР. Только с членским билетом можно было попасть в стены особняка на Никитском бульваре, 8а, где принимали знаменитостей, куда ходили в ресторан самые известные артисты, писатели, поэты, включая Евгения Евтушенко в плаще с красным подбоем, дававшего швейцару на чай отчеканенный рубль.

На втором этаже бывшего княжеского и купеческого особняка сохранилась старинная планировка, анфилада, состоящая из Каминного, Мраморного, Голубого, Розового и Концертного самого большого зала. Поменялась разве что мебель. На третьем этаже, где шли фильмы, недоступные кинотеатрам, отдали дань времени и устроили интернет-зал. Закрылась в лихие годы библиотека, в запертых шкафах у стен о ней напоминают за стеклом корешки книг.

К Концертному залу примыкала комната, служившая кабинетом директора ЦДЖ. Дольше всех занимал в нем кресло Иван Иванович Золин, державший дистанцию между собой и завсегдатаями Дома. Все знали, он редактировал газету «Советский флот» и был контр-адмиралом. Его заместитель, дружелюбный и доступный Коршунов, вернулся с войны не в таком высоком звании, но с четырьмя орденами Красной Звезды. Персонал директора уважал, порядок в Доме, где вино, водка и пиво лилось рекой, поддерживался. Драки случались гораздо реже, чем в Доме литераторов.

На службу директор являлся в черном гражданском костюме, на праздники надевал черный адмиральский мундир, вдохновивший кого-то из остряков сочинить анекдот, передававшийся из уст в уста, и в конце концов угодивший в мемуары и Интернет. Увидев неожиданно фигуру в черной адмиральской форме, пьяный журналист принял его за швейцара и попросил вызвать к подъезду такси. А когда узнал, что перед ним контр-адмирал, извинился и попросил катер.