Конечно, первая мысль, которая у меня возникла: окно.

Да вот только эта мысль сразу же и исчезла, стоило мне выглянуть из окошка. Какой это этаж? Третий? Четвёртый? Нет, будь у Розалин крепкое тело да рельефные мышцы, я бы ещё подумала. А так… это прямой прыжок на тот свет.

Куда я, кстати говоря, не особо тороплюсь.

Думаю, настоящая Розалин в такой ситуации заплакала, отчаялась и смиренно ждала бы, когда её папаша наконец–то соизволит накормить дочь. Вот только меня от этих «гармоничных» перспектив как минимум тошнит.

Сидеть на месте — последнее дело.

Поэтому, прекрасно понимая, что сюда в любом случае никто не зайдёт, принялась более тщательно обыскивать свою комнату. И уже не просто заглядывала в шкафы и тумбочки, но и под них. Принялась заглядывать в каждый проём, который только увижу, выискивая… Да что угодно!

— Так–так–так… — бубнила себе под нос, после чего осмотрела медленно комнату. — Если бы я была подростком, у которого родители — бездушные тролли и социопаты, куда бы попыталась спрятать свои личные сокровища?

Приходилось в прямом смысле ползать по полу, заглядывать за зеркало, под ковры, под матрасы. Даже в щель между шкафом и стеной заглянула. Добралась до ванной комнаты, но там уже устала и просто обессиленно плюхнулась на пол.

Неужели у неё ничего не было? Девочка–подросток, будучи в такой безумной семье, и даже крохотного дневника не вела? Нет… Не может этого быть!

И тут, словно по сигналу, заметила рядом с ванным зеркалом какой–то странный блеск. Стенка, на которой было закреплено это самое зеркало, состояла из белых плоских мраморных кирпичиков. Вначале ничего не бросалось в глаза. Но теперь вижу, что один из этих кирпичиков выделяется больше всех. Словно выпирает. И должна признать, то, что я заметила эту деталь, — просто чудо.

Или не совсем?

В любом случае аккуратно потянула кирпичик на себя, и тот сразу же поддался, открывая потайную полочку. А уже внутри самой полочки я обнаружила помятый, скомканный, чем–то заляпанный и надорванный дневник. Сразу ясно, что прибегали к нему часто. И как к копилке слёз, и как к источнику подавления стресса.

Первые же страницы меня напугали так сильно, что фиолетовые волосы зашевелились на голове. Вначале на каждой строчке было написано всего лишь три слова: «Принцесса Розалин Коллинз».

Эта надпись повторялась снова, снова и снова, пока не была исписана вся страница. А за ней ещё, ещё и ещё. При этом было заметно, что писали эти слова с любовью, надеждой, радостью… Каждая буква была идеально ровной и имела свои завитки, красивые петельки и даже сердечки в конце.

Розалин часами сидела над этими надписями, которые успокаивали её и придавали сил. И возможно, это был бы идеальный женский дневник, в котором говорилось только о любви, если бы не одно жирное «НО!».

Поверх всех этих надписей, над которыми Розалин так старательно проводила своё свободное время, чем–то чёрным и жирным, словно углём или косметическим карандашом, было написано уже всего одно слово: «ЛОЖЬ!».

При этом было заметно, как сильно давили на страницы дневника. Так, что порой могли поцарапать бумагу, продырявив сразу три, а то и пять страниц.

Что–то внутри подсказывало мне, что я должна внимательно ознакомиться с этим дневником. Да вот только не здесь. Не сейчас. Тут опасно и слишком много посторонних глаз и ушей. Но чтобы отыскать нормальное место, нужно выбраться отсюда.

Да и если честно, есть хочется.

Вот именно! Не зря же говорят: «Война войной, а обед по расписанию». И я точно не позволю местному повару готовить мне еду. Боюсь, что местная стряпня — очередной вид пыток.