Но главным событием того вечера стала вылазка в дальнюю, самую глубокую, часть пещеры. Мы продвигались гуськом, и наше шествие замыкали и возглавляли проводники из местных. Как всегда, я хотел быть впереди всех и поэтому двигался вслед за проводником, который вел наш отряд. Нам пришлось проползти по узкому низкому коридору длиной метров в шестьдесят. Потолок нависал так низко, что мы вынуждены были ползти на животе, как змеи. А каменный пол пещеры был залит водой, правда, стояла она невысоко, всего сантиметров на десять, но не промокнуть было невозможно. Все мы были в касках и с фонариками, а на мою каску, на лоб, папа приделал настоящий шахтерский налобный фонарик.

Эта вылазка всем далась нелегко, в том числе и дедушке Норману (он тоже отправился с нами), но я-то умел превосходно ползать, поэтому мне казалось, что все остальные продвигаются ужасно медленно. Я себя чувствовал как рыба в воде: я ведь с самого раннего детства привык передвигаться ползком. Лужи и грязь на полу пещеры меня не смущали, я готов был ползать тут хоть всю жизнь. Меня наполнял трепет восторга: у нас настоящее приключение! Я хотел пробраться как можно дальше и как можно глубже.

В те минуты я уяснил для себя нечто очень важное. Каждый человек на свете наделен теми или иными способностями, которые он в силах научиться использовать, – неважно, каковы они, любым способностям и задаткам можно найти приложение, если как следует постараться. Для меня условия внутри пещеры оказались идеальными, я готов был ползти километр за километром, если бы потребовалось, а другие ребята были напуганы и измучены уже через десять метров в узком сыром коридоре с низким потолком и лужами на полу. Пещера была словно скроена для меня, как костюм, сшитый по мерке. И вскоре мне предстояло узнать, что некоторые футбольные позы и движения в спортивной борьбе тоже подходят мне, как костюм, сшитый по мерке.

Когда-нибудь я еще вернусь в ту пещеру и облазаю ее в одиночку, самостоятельно. Я благодарен этому месту. Пещера показала мне, что я могу быть лучшим в чем угодно, если только найду подходящий способ взяться за дело, – подходящий лично мне.

Моя сестренка и близкий друг, Амбер-Ли Мейнард, родилась 30 апреля 1988 года, так что она на два года младше меня. Помню, как держал ее на руках, когда она только появилась на свет, помню это потрясающее ощущение, когда баюкаешь младенца. С самого начала я дал себе зарок, что буду ей достойным братом – любящим, заботливым, готовым защищать, учить, оберегать.

В больничной палате было сумрачно, но, когда нам показали малышку, она словно осветила все своим присутствием. Когда родители дали мне ее подержать, я сразу почувствовал себя старшим, ответственным, взрослым, – и еще почувствовал, что я люблю эту кроху так, как только могут любить друг друга братья и сестры.

Родители и родня, естественно, опасались, что и второй ребенок в семье может родиться с теми же врожденными аномалиями, как у меня. Поэтому заранее, на ранних сроках маминой беременности, были сделаны все возможные в то время генетические анализы, и врачи заверили маму, что повода для тревог нет. У моих аномалий были непонятные причины, но такие дефекты не передаются по наследству.

Когда Амбер подросла, она стала моей лучшей подружкой и товарищем по играм. Мы носились по всему дому с игрушечными пистолетами, солдатиками и тому подобным. Мы взлетали по лестницам, сбегали вниз, влетали и вылетали из дома. В общем, вели себя как обычные брат и сестра, неугомонные непоседы. Сестренка никогда не заостряла внимание на моих особенностях. Как ни парадоксально, я думаю, это потому, что я почти не носил протезы, которые ужасно стесняли меня в движениях. Без протезов я был проворен и ловок.