Очень много за всю жизнь возникает таких неприятных историй, о которых не хочется помнить. Хочется думать, что, если про них забыть их и не будет, как небывало. Но все они эти моменты, эти люди наведываются в неожиданных тягостных снах, после которых постель измучена и смята, простыни скомканы и влажны и просыпаясь мы почти и не помним приснившееся, если не считать того неприятного осадка и чувство опустошенности. Но солнце встает, разгоняя грустные мысли. Мы глядим на его триумфальное шествие, забывая эти мимолетные видения. Солнце набирает высоту и силу – и начинается новый день, заливая все вокруг нестерпимо ярким радостным светом…

Белое. Потолок. Скованности больше нет, как и нет понимания сколько времени прошло. Дни? Может недели? Сколько времени она тут? Помещения не имели окон. Возможно они находились на подземном уровне.

Вчера после бесконечных проб крови ей ввели какую-то новую дрянь, от которой ее пустой желудок выворачивало с болезненными спазмами. Дмитрий Арнольдович недовольно качал головой. Действие «завесы» так же, как и раньше оглушало и ослепляло Нику. Дмитрий Арнольдович был недоволен и мрачен. Его не устраивали результаты. Он злился как будто на Нику, как если бы она могла каким-то образом повлиять на действие препарата.

Белое. Потолок. Ненавижу мужской парфюм. Им пропитано все вокруг. Это невозможно осилить!

Дмитрий Арнольдович сух и скуп на слова. Но не срывает на Нике злость. Чувствуется профессионализм… Наверное.

– Ника, – говорил он терпеливо, у нас совершенно нет времени. Я испробовал все, что было возможно с причинением минимального ущерба для… Гмм… Твоего самочувствия, – он покосился на Нику, пытаясь понять ее реакцию, – мне придется перейти к более сильным препаратам. Они довольно неприятны, конечно же… Но ты восстановишься. Со временем.

Ника с насмешкой вспомнила старую присказку, что человек не собака – ко всему привыкает, а вслух ответила без эмоций:

– Не понимаю, для чего вы это мне рассказываете. Я все равно не могу повлиять на ситуацию, как подопытный кролик.

– Ошибаешься, – вдруг неожиданно, медведем взревел Дмитрий Арнольдович. – Ошибаешься, девочка! Ты вполне способна помочь себе. И мне. Если постараешься. Нужно приложить максимум усилий чтобы побороть эффект «завесы». Нужно ста-рать-ся, – по слогам отчеканил он. Затем, взяв себя в руки, продолжил, – нужно перетерпеть. Думаю, более сильный препарат непременно окажет нужный эффект. Итак, к делу.

Забор крови. Опять какая-то дрянь. Новая. Невероятного зеленого неонового цвета медленно пробирается внутрь ее вены, причиняя новый приступ тошноты.

Ломка. Наверное, так ломает наркоманов от отсутствия новой дозы. Но только у нее все хуже. Ее ломает от той дряни, которой пичкают. От нее в желудке ничего не удерживается больше нескольких секунд.

Она уже давно не ест нормальным человеческим способом – только капельницы. Ника не видела себя в зеркале, но бледные тонкие пальцы… И тремор, который со временем прилично усилился, выдавал то, что она невероятно потеряла в весе.

Нужно как-то отсюда выбираться. Как минмум, чтобы найти ту линялую цыганку, которая ее прокляла на эти мучения. Как-то нужно выпросить ее прощение, чтобы она потеряла способность читать чужие мысли. Иначе они никогда от нее не отстанут.

Белое. Потолок. Запах парфюма привычен, как воздух. Разве воздух не должен пахнуть этой чертовой смесью? Новая дрянь в вену. Неоновый ультрамарин.

Начались галлюцинации. Стена стала прозрачной и невесомой. И за ней лестница. Ника рванула, увлекая за собой капельницы и датчики с обиженно зазвеневшими и грохнувшими об пол ни в чем неповинными медицинскими ящиками. Стена была твердой. Разбита губа и левая бровь. На последнюю накладывают швы. Еще пришлось накладывать швы на левую руку, из которой крайне неудачно, с мясом, был вырван катетер.