Выслушав его, Воглев подумал, тряхнул головой, спросил предметно:

– Вы делу какому-нибудь обучены?

– Какому?

– Какому-нибудь практическому.

– У меня юридическое образование, полученное в Санкт-Петербургском университете и законченное в Германии.

– А такому делу, чтоб польза была?

Савинков замер. Напрягся. Помедлил. Спесиво поворотил к собеседнику лицо своё.

– Что вы имеете в виду?

– Химию. Технические науки, – конкретно прояснил тот.

– В этом случае настоящему делу мне придётся обучаться на месте, – с прохладцей ответил Савинков.

– Значит, готовы всё-таки?

– Давно готов. Я бежал, чтобы продолжить борьбу, а не тянуть до скончания ссылки. Лучше сгореть в деле, чем перегореть в спорах. Ежов прав, монархия изжила себя и теперь догнивает.

– Французскую революцию намерены делать?

– У власти одни слова и благие намерения. Все поступки совершаются людьми снизу.

– Снизу? – Воглев посмотрел с подозрением.

Савинков не обратил внимания и продолжал:

– Народ тёмен, это правда, но мы можем ему помочь. Наш долг – радеть за бесправных. Помогать им на стачках, организовывать, агитировать. Бороться за права забитых и угнетённых, используя полученное образование.

– Образование… – Воглев повесил голову и будто бы над чем-то тяжко раздумывал. – Образование в данном случае чистая фикция.

– Рабочие не имеют защиты закона о труде, а крестьяне голодают, потому что у них нет земли, – заводясь, сказал Савинков. – Народ неграмотен. Я был на Севере, я видел этих людей. Мы делаем что-то в столице и в Москве, но этого мало. Следует вести беседы с рабочими, склонять их к правильному пониманию жизни. Надо распространять литературу, и даже больше того, организовывать массовые забастовки. Протест должен вылиться на улицы. Ему нужно обрести вещественную форму.

– Ага, – Воглев стремительно мрачнел. – Как в девятьсот первом году. Студентов загнали в солдаты, организаторов стачек – в ссылку.

– Пусть так! Но мы должны продолжать. В ссылке я понял, что бесполезно ограничивать монархию конституцией, нужно менять саму систему.

– Как же вы намерены это делать?

– Объединять народ. Прежде всего, в столице и крупных городах. Организовывать рабочее движение. Пролетариата здесь много, он беден и доведён до отчаяния.

– На какие шиши организовывать? – усмехнулся Воглев и крепко затянулся.

– Будем пользоваться тем, что есть, – голос Савинкова звучал отрешённо. – А вы что можете предложить?

– Убивать их, мразей. Всех. По одному. Мразей никогда не бывает много. Если их давить, они обязательно кончатся, – Воглев почти рычал.

– Устранить какого-то министра как символ системы, безусловно, полезно для дела. Лишившись этой персоны, система останется без знамени и может оказаться склонной к позитивным переменам. Но убивать всех?

– Убивать всех! – по-настоящему зарычал Воглев. – Убийство одного чиновника заставит остальных насторожиться. Смерть двоих или троих принудит остальных застыть в страхе. Если исполнителей высокого ранга казнить регулярно, правительство призадумается, что оно ранее делало не так и почему у народа такая реакция.

Савинков слушал его, задумчиво сосал папиросу, потом сказал:

– Индивидуальный террор, по сути, – дьявольское искушение, когда не веришь в силу рабочего класса. Мы много говорили об этом в ссылке. Для мести деспотии он чудо как хорош: они – насилие, мы – бомбу. Но делать революцию динамитом всё равно, что кидать в болото камни. Только – плюх! – и нет его, а взамен – репрессии. Чтобы переломить ситуацию в свою пользу коренными образом, надо организовывать народное восстание и всей массой сносить обветшавшее здание гнилой монархии.