И это напрягало. Раньше он был более «подвижен», ему казалось, он идёт в ногу со временем, и оно, время, никоим образом на нем не отыгралось. Выходит, отыгралось. Ему почти сорок, он известный писатель, преданный – до недавних пор – муж, любящий отец, человек узнаваемый и, очевидно, по-своему счастливый. Не хватало одного – уверенности в своём счастье.

Кризис среднего возраста подкрался внезапно, возник из ниоткуда, его ждали лет в сорок пять, он появился в тридцать восемь. И апогеем этого момент стала Эмма. Если раньше он боялся признаться самому себе, что его не устраивают те или иные аспекты собственной жизни, то сейчас правда рухнула на голову огромным снежным комом. Он прозрел в одночасье. Понял, что необходимы перемены, жизнь должна быть разбавлена разнообразием. Сейчас или никогда. Вот она, Эмма, стоит совсем рядом и он читает в её глазах желание и страсть, и видит то, чего давно не видел в глазах Лорки. Его тянет к Эмме. Только к ней!

– Здесь недалеко есть маленькая кафешка, – проворковала Эмма. – Если хочешь, можем съездить, выпьем горячий кофе с круасанами. А потом тебя ждет сюрприз.

– Неужели? – Герман краем глаза заметил подошедшую к статуе Зевса Анну Марковну.

– Тебе понравится, – Эмма опять тряхнула головой, опять «подожгла» огненно-рыжий факел волос и тоже заметила Анну Марковну. – За нами следят, – прошептала она одними губами.

– Вижу.

– Тогда расходимся. Девочки налево, мальчики направо. Встретимся через час у ворот.

Герман смотрел ей вслед. Как же красиво она шла. Не шла, а плыла, призывно качая округлыми бедрами. Он, наверное, простоял бы у фонтана и дольше, если бы высокий голос Анны Марковны не вернул его к действительности.

– Силы небесные! Герман, один итальянский мудрец умер в момент созерцания. Надеюсь, вы не собираетесь последовать его примеру? О чём вы так сосредоточенно размышляете? Только не говорите, что о смысле жизни. Не поверю.

– И вам доброго утра, Анна Марковна.

– Я бы сказала, доброго дня. Утро давно закончилось. А-а, – протянула она, слегка дернув подбородком. – Вы, должно быть, недавно встали? Всё хочу спросить, как вам здесь спится, Герман?

– Не жалуюсь.

– Ну да, – Анна Марковна посмотрела на лестницу, по которой минуту назад поднималась Эмма. – Воздух здесь особенный, помните, я уже говорила вам об этом? А что, вы успели познакомиться с этой женщиной? – резко перескочила на другую тему Анна Марковна. – Я имею в виду… Эллу?

– Её зовут Эмма, – чуть раздосадовано ответил Герман.

– Элла или Эмма, меня это абсолютно не волнует. Терпеть не могу таких кукол! – заметив на себе осуждающий взгляд Германа, Анна Марковна нехотя добавила: – В моё время молодые женщины не одевались так откровенно. В женщине должна быть тайна, да-да, тайна, та самая пресловутая изюминка. Пусть банально, но это правда. Те, которые выставляют все напоказ, лишены тайны. Их же неинтересно разгадывать, Герман, там всё давно разгадано, к гадалкам не ходи.

– Не все настолько проницательны, Анна Марковна.

– Сочту за комплимент, сделаю вид, что не заметила тонкой иронии. А если серьезно, молодые люди со вкусом перевелись, сейчас модно любить тела. И чем меньше на телах одежды, тем лучше. Между прочим, вы как писатель, а, следовательно, человек глубокомыслящий, знаете об этом не хуже меня.

– По-моему, вы несправедливы к молодым женщинам.

– Знаете, Герман, очевидно, вы не так уж глубоко и мыслите. Я никогда не относилась к людям предвзято, а тем более никогда не завидовала молодым. Вы ведь зависть имели в виду? Зависть – удел тех, кто стоит на ступени ниже. Она, – Анна Марковна кивнула в сторону крыльца, – выше меня стоять не может, у неё другой статус.