Девушка зябко встряхнулась.

– Холодно? – Торрен глянул на нее, отвлекаясь от попытки соорудить постель.

– Не многовато ли трупов для одного похода?

– Да не, нормально, – Вейларис подсел к костру рядом с ней. – Вот мы как-то один могильник разрывали, вот там было даааа….

Мист беззлобно толкнула его локтем под ребро.

Гронс вернулся не скоро: они успели поесть и обеспокоиться к тому моменту, когда он бесшумно изник из теней и, усевшись рядом с ними, наконец потянул руку за своей миской.

– Плохо тут, – сказал он, немного пожевав. – Кто-то следит, а откуда – не пойму.

– Это как это? – насторожился Вейларис. – Заметил что?

– Нет. Просто чую. Вроде и тихо, не ходит никто, но взгляд на мне. И на вас всех, – описал свои ощущения Гронс.

– Как до ветру ходим, тоже подглядывают? – осведомился Торрен с умным видом, извлекая свой меч и точильный камень, и принимаясь за работу. – Слышь, Мист? Зырят на тебя! Хотя, чего там зырить.

– За это не поручусь, – без тени шутки прокомментировал следопыт. – Это …старое ощущение, – с трудом подобрал слово он.

– Старое? в каком смысле, старое? На нас старик смотрит? – не понял Вейларис.

– Старый извращенец какой-то? – оживился Торрен.

– За это не поручусь, – повторил Гронс и добавил, неохотно. – Кесе’н маэрос.

– Но это невозможно, – Мист рефлекторно выпрямилась, вытягивая шею, от чего стала похожа на несуразного птенца. – При всем уважении, эр-Эландиль.

– Иан дие. Но я не знаю, как иначе. Не нашел следов.

– Вот и все надежды на спокойную ночь, – вздохнул Вейларис. – Лады. Отдыхать все равно надо. А завтра все найдем, разграбим и свалим из этих непонятных мест. А то тут даже не трупов многовато, а дури всякой пепельной. Давайте отдыхать.

Но, кажется, это никому толком не удалось в эту ночь. Пережевывая так и так слова Гронса, не спала Мист, пытаясь понять, что же за странности творились вокруг. Тяжело, чутко спал Торрен, не выпуская из рук ножны с мечом. Ворочался с боку на бок Вейларис, которому совесть, все-таки мешала, несмотря ни на что. Ближе к утру, когда была стража Гронса, тот встал со своего места так, словно и не спал вовсе, и, сев спиной к скорее тлеющему, чем горящему костру, уставился в предрассветный туман. Мист встала тоже, устав мучаться, села рядом.

Следопыт некоторое время оставался неподвижным, а потом стал рыться за пазухой, видимо, ища трубку. Но вместо трубки он достал что-то другое: небольшой деревянный чехол, разложив который, стал составлять из деталей флейту. Мист скосила глаза, изнывая от любопытства, но старалась не пялиться уж слишком. Гронс же, составив инструмент, поднес его к губам и долго едва-едва касался его губами и дыханием, словно вспоминая или спрашивая разрешения у себя самого.

Волшебное зеркало смотрело на них, прячась в туманах, и старое волшебство шевелилось где-то недалеко или, может, в душе, которую разбередило первое за много лет обращение по имени. Что полузабытое, стертое снова теплилось, вызывая к жизни мелодию и того самого, настоящего ард-Гроннена эр-Эландиля Аинэ, которого никто не узнал бы в следопыте Гронсе.

Он прижал к губам флейту и заиграл. Тихая, неуверенная, прерывистая мелодия постепенно окрепла и прозрачной дымной струей потекла вокруг их бивуака, смешиваясь с туманом.

Мист слушала, как зачарованная, пытаясь запомнить каждую ноту, и Торрен приподнялся на локте, а Вейларис продолжал лежать и смотреть в светлеющее небо, пока звучали переливы незнакомой, нездешней музыки.

Они текли и текли вокруг, пока туман не начал рассеиваться, и солнце не показало свой край над миром. Тогда Гронс отнял от губ флейту и начал осторожно складывать, а его слушатели встрепенулись, как от волшебного сна.