Если не знать Артура, не видеть его картин, если отделить его слова от него самого, от интонаций (в которых – ирония, самоирония и много-много всего) – я соглашусь с вами, дорогой читатель – бахвальство чистой воды, ноздревщина. Однако ж – нет, не бахвальство и не ноздревщина…

– Артур, вот конкретного же сходства нет?.. – стою я у картины.

– Зачем?

– …а люди себя узнаЮт! Я вот заехал – Чешков как живой!

Чешков – наш давний хороший друг, юрист. Артур подарил ему картину, три персонажа на картине: разъяренная жена (в бигудях и скалкой в руке, этакая фрекен Бок), сам лукаво улыбающийся Чешков – в дверях (точно угадывающийся на картине, хотя, повторюсь, портретного сходства никакого, но безупречно воспроизведен образ), заявившийся заполночь в обществе юной прелестницы. У прелестницы на глазах – повязка, в одной руке – меч, в другой – весы. Богиня, т.е., правосудия.

– Как живой, – соглашается Артур, – вот видишь, какой добрый Чешков получился – дорогая, у меня есть другая…

Подмалевываение, чай, опять подмалевывание.

– …Мне доброта нужна, бесконечная причем… Все творчество вокруг – продукт одиночества и молчания!

– Да?

– Меня можно во всем упрекать, только не в отсутствии работоспособности! А значит – надо работать. Причем – конца и края не вижу.

Артур действительно много работает – комната уставлена картинами. Каждая – разная. Со своей бездной эмоций. Букеты – яркие, широкие, щедрые (как, собственно, и он сам), моря – не айвазовские по точности, но в этих морях – и стихия, и ветер, и брызги. И Любовь, Любовь, Любовь…

Есть у него безумная (совершенно безумная!) картина – Голгофа. В багровых тонах изображен корабль, парусник на деревянных колесах; корабль тяжело толкают люди, в людях – обреченность и понимание, что кроме них – никто этот корабль не повезет на себе. И радость скорого избавления от этой доли. И важность, чтобы корабль оказался там, куда его, торопясь изо всех сил, толкают эти обреченные. И на марсе мачты – впередсмотрящий, который, похоже, уже различает конечную цель. А на корабле том, вместо мачт – три распятия…

Моя знакомая, купив у Артура картину (осень, желтые цвета, речка – она течет там, журчит, честное слово!), говорила мне при каждой встрече:

– Я сейчас с работы домой тороплюсь, быстрей-быстрей захожу – а там… – в блаженстве закатывает глаза и трепетно выдыхает – ПАХНЕТ КАРТИНОЙ!..

Я ее хорошо понимаю – у меня дома пять картин Артура, я себе не представляю дом без них. В каждой – настроение, история, безупречность…

– Артур, почему ты рисуешь пальцами?

– Если между мной и холстом окажется кисть, то это будет ложь…

Дамир – младший брат Артура. Одномуратец.

Когда-то он купил небольшой домик в частном секторе и сделал из него собственную галерею «Кучум».

Оказавшись впервые в Кучуме, мне попался на глаза загадочный деревянный ящик-сундучок, из фанеры, полувоенный, явно из-под какого-то набора инструментов. Он самодовольно блистал мраком свежевычищенного кирзового сапога, сверху также самодовольно обозначаясь обычной железной дверной ручкой. И если сам по себе, являясь предметом достаточно необычным, он вероломно будил желание его открыть, но это желание было управляемым, то вот именно эта провокативно приглашающе изогнутая ручка подрывала все устои приличия и… Словом, тот, у кого хоть раз в присутственном месте зачесалась спина, меня поймет.

Ящичек я открыл. На дне лежали два пера, огарочек свечи и вырезанная из книги карта какого-то острова:

– Это черный ящик Икара, Саид, – по виду Дамира можно было понять, что он полностью удовлетворен моей неуклюжей прямолинейностью, с которой я попал в подготовленную им ловушку.