Сейчас суперинтендант Бейонсе, как МакКиннон называли пациентки, сидела в своем огромном кожаном кресле, ее руки покоились на дубовом столе, а хладнокровный взгляд был устремлен прямо на меня.

– Ей стало хуже, – начала она без обиняков. – Знаете, утренний инцидент… Честно говоря, я предполагала, что произойдет нечто подобное.

– Хотите сказать, все это время вы регулярно производили дополнительные осмотры ее камеры, а ваши сотрудники проявляли невероятную бдительность в отношении доступности материалов, из которых Шана могла бы сделать заточку? – холодно осведомилась я.

Казалось, мои слова ее ни капли не задели.

– Не будьте так категоричны в суждениях, Аделин. Вы бывали здесь не раз. И вы прекрасно знаете, что когда дело доходит до таких, как ваша сестра, мы практически бессильны. Может, мы и носим униформу, но это не помогает контролировать пациентов вроде Шаны.

К сожалению, суперинтендант права. Моя сестра – воплощенный кошмар начальника любого исправительного учреждения: невероятно умная, до крайности необщительная заключенная, которой нечего терять. Ей не привыкать сидеть в камере по двадцать три часа в сутки. Мои ежемесячные визиты – одна из немногих привилегий, которыми она обладала и до которых ей не было никакого дела. То же касается телефонных звонков, доступа к компьютеру и некоторых других предметов роскоши, которыми она в свое время обзавелась благодаря работникам местной столовой. Каждый раз Шана поступала как непослушный малыш, и каждый раз руководство лишало ее привилегий и новых игрушек.

Ей было на все на это плевать. Ее одолевали злоба и депрессия, даже огромное количество лекарств не помогало. Уж я-то знаю, сама прописывала ей последние три препарата. Попытка самоубийства Шаны – это пятно не только на репутации доктора МакКиннон, но и на моей собственной.

– Она принимала свои таблетки? – поинтересовалась я.

– Мы следили за тем, чтобы она пила лекарства, а также проверяли камеру на наличие лишних таблеток. Ничего не было найдено, но это всего лишь может означать, что она на шаг впереди нас. Вы знаете наши правила, Аделин. Придется продержать Шану в больничном изоляторе не меньше недели.

Я кивнула. Если тюрьмы полны умалишенных людей, то больничные изоляторы – подлинный эпицентр сумасшествия, где особо буйные пациенты мечутся из угла в угол палаты, крича что есть мочи, чтобы об их безумии узнал весь мир.

Возможно, прежде моя сестра не собиралась кончать жизнь самоубийством, но неделя в изоляторе сделает свое дело.

– Это сегодня годовщина со дня ее первого убийства? – спросила я. – Мария говорила, что какой-то репортер добивается свидания с Шаной, чтобы задать ей несколько вопросов по этому делу.

Вместо ответа суперинтендант МакКиннон выдвинула ящик стола и выудила из него перевязанную кипу писем.

– Его зовут Чарли Сгарци. В первый раз он позвонил сюда полгода назад. Мы объяснили ему, что свою просьбу он должен отправить в письменном виде лично Шане. Мне сказали, она прочла несколько писем, но ни на одно из них не ответила. Очевидно, его это не остановило.

Суперинтендант передала мне письма. Я насчитала более дюжины конвертов, на каждом из которых стоял почтовый штемпель с датой отправления. Получается, на протяжении последних трех месяцев этот репортер писал практически каждую неделю. Все конверты были вскрыты, но это не означало, что Шана их прочла. Скорее всего, перед тем как отдать письма получателю, из соображений безопасности их проверяла охрана.

– Все эти письма написал один и тот же человек?

– Да.

– Из какой он газеты?

– Не из газеты. Он блогер, ведет какой-то интернет-портал или что-то вроде того, я не очень в этом разбираюсь. Как говорят мои дети, бумажные газеты – это каменный век, интернет-новости – вот наше будущее. Может, и так, только что мне стелить под кошачью миску?