Бой длился почти сутки. Натиск врага усиливался, и только поддержка нашими штурмовиками Ил-2 помогала нам держаться. Но всё же к ночи батальон был вынужден отступить на окраину города. Наш взвод занял оборону в здании такой родной пекарни. Всё здесь было пропитано запахом хлеба, от чего безумно хотелось есть, но ничего съестного не нашлось, всё было вывезено в тыл.

Примерно в полдень следующего дня отдельные, небольшие подразделения противника проникли в город и создали ощущение окружения. Вскоре последовал приказ отступать. В почти организованном порядке мы отошли в места дислокации, где сдали часть оружия, а часть оставили себе, для дальнейшей диверсионной работы в тылу врага, и разошлись по домам. Силы ополчения в количестве чуть большем ста более суток удерживали наступление противника.

Три дня длилась оккупация Скопина. Их выбили моряки Отдельной морской стрелковой бригады. За это время немцы успели пограбить, арестовать кучу народа, человек тридцать расстреляли на площади. Среди местных жителей были и те, кто сразу признал власть фашистов и стал им помогать; они, когда город отбили, ушли вместе с фрицами.

Таким для меня было начало войны. Успев повоевать, я вновь вернулся к мирной жизни, продолжил работать, только теперь я работал в городском железнодорожном депо, в ремонтных мастерских. Пару раз удалось съездить к матери. Та угощала меня лепёшками из лебеды и маленькими картофелинами, сваренными «в мундире». Работала она в колхозе, ухаживала за коровами. На тумбочке, под иконами, я увидел молитвослов и открытый псалтырь, раньше там лежали старые газеты и всякая мелочь.

В начале 1943 года, когда исполнилось семнадцать, я исправил год рождения и направился в военкомат. Долго разбираться со мной никто не стал, и, дав сутки попрощаться с родными, отправили в областной центр. В Рязань на отдых и доукомплектование прибыла с Калининского фронта 46-я стрелковая бригада. Осенью 1943 г. из 46-й, 32-й и 33-й стрелковых бригад была сформирована 319-я стрелковая дивизия, ставшая в дальнейшем Двинской Краснознаменной и завершившая свой боевой путь под Кёнигсбергом. В её составе был 1336-й стрелковый полк, к которому меня и прикрепили.

В октябре 1943 года наша дивизия прибыла в распоряжение 44-го стрелкового корпуса 22-й армии 2-го Прибалтийского фронта. Всего лишь несколько месяцев назад армия закончила Ржевское наступление, и на момент нашего прибытия войска армии оборонялись по восточному берегу реки Ловать на участке Холм – Великие Луки. Несколько дней нас продержали в тылу, а затем провели ротацию частей, выведя на переднюю линию обороны.

До этого я был уверен, что понюхал порох и знаю, что такое война, но всё оказалось по-другому. Перед нами была изрытая воронками серая осенняя земля, мост слева от нас был разбит прямым попаданием. В первый же день немцы, видимо получив данные о перемещениях на нашей стороне, обрушили на нас огненный дождь орудийных и авиационных бомб. Земля гудела и подпрыгивала, по ней били огромным чугунным молотом, чья равнодушная сила вызывала панический страх. Грязь под щекой стала родной, я вжимался в неё, мечтая утонуть в ней, только не слышать оглушающие удары, только не видеть того, что вокруг. Бомбёжка закончилась, а в моих ушах всё ещё громыхало. Очнулся от того, что кто-то тряс за плечо: «Живой?» Вот так начался мой боевой путь.

В январе началась Ленинградско-Новгородская операция, и мы пошли вперёд. Перед началом общего наступления наша артиллерия с авиацией наносили упреждающие удары по противнику. Мы вслушивались в недалёкий гул от разрывов, про себя заклиная «ещё!» Ещё! За секунды до атаки окоп казался родным и уютным, его не хотелось покидать. А потом был бег. Шум крови в ушах, хрип собственного дыхания, переходящий в вой, который принято называть