Сразу пришли врачи и начали брать анализы, делать исследования. Их проверяли со всех сторон, но ничего не объясняли. Никаких комментариев не давали. Врачи были предельно вежливы и улыбчивы. И это очень сильно настораживало. Андрею и Ольге не нравилось сидеть в неведении.

Однажды вечером она спросила мужа:

– Что ты обо всем этом думаешь? Мы больны? Чем? – в свойственной ей манере она выпалила сразу всё, что ее беспокоило. Правда, самое неприятное предчувствие она все-таки придержала. – Мы же прошли все подготовительные процедуры!

– Я не знаю, скоро расскажут, – ответил Андрей.

Он привык принимать судьбу, как есть, не отличался особой способностью пробиваться, но на него всегда можно было положиться. А сейчас ему нечего было ответить…

В карантине была хорошая фильмотека. Так они и коротали время.

Как обычно, утром приходила медсестра, чтобы взять анализы перед завтраком. Настя была самой жизнерадостной из медперсонала. Ее яркие, задорные глаза и улыбку – единственное, что можно было рассмотреть сквозь тяжелый, полностью закрывающий тело медицинский костюм. Такие люди в почти противочумной экипировке поначалу пугали Ольгу. Потом она привыкла. И в самом деле, это уже слишком. Она никогда не считала себя какой-то заразной, прокаженной. Но здесь многое было иным.

– У вас осталась неделя, – сказала Настя, – и, если всё будет хорошо, выйдем на станцию.

– Мы что теперь здесь навсегда останемся? – не удержалась и ехидно спросила Ольга.

– Всё в свое время, – осторожно ответила Настя.

На станции существовало еще одно правило, весьма разумное. У всех прибывающих брали анализ ДНК и сравнивали с ДНК местных жителей. Это способствовало выявлению родственников. Если родственники умирали, то их можно было проводить в последний путь относительно по-человечески. Если они оказывались незараженными, то воссоединение семей проходило, как правило, в очень трогательной обстановке, хоть и не без сложностей, конечно. Ну а потом, это был верный способ создать базу данных жителей станции – такая своеобразная перепись населения. За несколько лет станция разрослась.

Анализы ДНК Ольги и Андрея показали, что маленький Андрейка, «тот мальчик», их сын. Медики пока никому ничего не рассказали, решили, пусть сначала пройдет период карантина.

– Ну что? Как наши новенькие? – спросил заведующий медицинским блоком у их лечащего врача. Он был очень высоким и совершенно худым. Прямо жердь, а не фигура, с холодным ничего не выражающим лицом. Очки Сергея Сергеевича слегка посверкивали.

– Пока всё говорит об отсутствии болезни.

К концу второй недели беспокойство Андрея и Ольги нарастало. Когда их вывозили, они добровольно пошли на этот шаг, но сейчас, уже так долго прожив в чужом месте, не зная своего будущего, прежние доводы полететь на станцию показались сомнительными. Подозрения накапливались, непонимание, отсутствие новостей – всё это сильно угнетало.

– Почему нам ничего не рассказывают? Как будто мы преступники какие-то? – Ольга с ее нетерпеливой натурой с каждым днем тяжелее переживала изоляцию.

– Они пока сами не знают. Потом всё станет яснее. Потерпи, – пытался успокоить ее муж.

– Когда потом? И что они ищут у нас? Неужели все эти слухи про какую-то болезнь – правда?

Однажды вечером Ольга спросила:

– Как ты думаешь, как там Андрейка? Где он сейчас?

Андрей ничего не ответил. Покачал головой, скорее, своим мыслям, чем ей.

Это бремя тяжело легло на них обоих. Каждый переживал потерю сам. Наверное, это и отдаляло, и сближало их одновременно, стало определяющим в решении об отлете.

Столько сил было брошено на его поиски, волонтерские бригады, бессонные ночи. Всё напрасно. Его следы так и не нашли. Почему? Сейчас уже сложно сказать, но он пропал. Для них, живших сыном, это стало страшным ударом. Ольга никогда не признавала его гибель вслух, но тот факт, что она решилась покинуть Землю, стало знаком, что она считает сына погибшим. Что до Андрея, то он принял удар молча. Его уже ничего не связывало с этим ненужным миром. Полететь даже означало избавление – совсем другая жизнь, другая работа.