Все предыдущие отношения были обо мне. Слушая Женщину, которая поёт, я считал, что Она меня понимает. В каждой интересной мне Женщине я в первую очередь видел то, чего мне не хватает и, следуя за Ней, развивал в себе это качество. Равно как и отношения с Женщиной, родственной мне по Духу, только с иным знаком. Я встретил то, чего во мне с избытком – потребности впадать в крайности. И только Ты всегда говорила о себе. И сказанное Тобой всякий раз мне было близко.

Я переслушивал, перечитывал, наверстывал, переболевал. К чему-то страшился прикоснуться, не находя в себе сил впустить в себя ту радость или ту печаль. И во всем чувствовал схожесть с собой. Впервые я рассказывал о себе, пытаясь показать пример поступка, а не ради того, чтобы дать о себе справку.

Мы были крепко связаны Рифмой и моим желанием высказаться с моей стороны. Тебя же было так много в Музыке, сказанном, сделанном, что казалось, что Ты сама успеваешь контролировать источники информации, чтобы в том или ином виде Ты предстала в текущем моменте именно так, словно ведешь со мной диалог. Я не развивал и не пресекал таких мыслей, чувствуя, что на сей раз есть нечто большее, чем Ты и я, и именно Оно-то и позволяет, или отметает различные варианты.

Только раз я столь непосредственно ощущал саму Божью Волю. Тогда тоже было много стихов, и впервые, пожалуй, я писал нечто стоящее. Но наваждение исчезло, как только мне захотелось, чтобы Она оценила мой слог и происходящее во мне.

Строка к строке Рифма предавала нашей связи осязаемую близость. Мне казалось, что я чувствую не только Твоё настроение, но и Твоё желание. И оно попадало в такт с моим. Я перестал стесняться своих стихов, более того они выступали гарантом нашей связи. Они настолько стали сутью наших отношений, что я подчинился Ритму и начал писать книгу, следуя Его указаниям. И пока Он правил балом я был уверен в себе, в своих силах, в том, что необходим Тебе, а, значит, способен совершить то, что не сумел сделать прежде.

Такое хрупкое и такое воодушевляющее равновесие!

На одном дыхании я написал первую часть своей книги. И впервые дерзнул пойти показать написанное Маме, потому что не боялся, что Она не поймет. Это было не важно, важно было сделать шаг навстречу. И, к моему изумлению, Мама была восхищена. Вся Любовь Мира открылась мне с Её восторгом. И воодушевила на немедленный переход к следующей части. Работа спорилась быстро, но на сей раз Мама заметила, что ожидала большего. И я прислушался. И чем внимательнее сам всматривался в текст, тем больше понимал, что Она права, и что новый вариант ничем не лучше прежнего.

Так бывало, и не раз. Я останавливался, а потом и вовсе терял интерес. Но именно в этот момент я ощутил, что должен поверить в то, что Ты меня Любишь. Сами Небеса слали мне весть. И если б это признание прозвучало из Твоих уст, я б совсем запутался. Но оно прозвучало Свыше. И я призадумался.

Ритм! Теперь, когда я сам смотрю на себя сквозь собою написанное, Он увлекает за собой, примиряя меня с собственным многословием, и наделяя не дюжим значением мои стихи. Их бесчисленное множество, и я не уверен, что всем им необходимо быть напечатанными.

Он открывает мои сокровенные помыслы и подтексты, о которых я ещё не подозревал, и пробуждает невероятную застенчивость. Но не дерзость и мечтательность Влюбленного смущает меня, отнюдь. Меня смущает, что из каждой строчки исходит такое сияние, словно я, действительно, безоговорочно Любим.

Сама Любовь Бога разлита мне навстречу, потому что говорить от Твоего Имени у меня не хватает духа. Но я Любим и Тобой. Как может быть Любим Поэт Музой, истосковавшейся по взаимосвязи с Вдохновением.